Белый раб

Что же касается бича, то майор Торнтон, выражаясь его собственными словами, не терпел его. Не то чтобы он не считал себя вправе им пользоваться, - нет, мне однажды пришлось слышать, как он ответил миссионеру, позволившему себе какое-то осторожное замечание по этому щекотливому вопросу, что он имеет такое же право высечь своего раба, как съесть свой обед. Но нельзя все же не отметить, что майор Торнтон, то ли из чувства гуманности, то ли по какой-нибудь другой причине, прибегал к плети очень редко - разве что был уж очень разгневан. За все время, что он был моим хозяином, то есть на протяжении почти двух лет, я припомню не более дюжины таких экзекуций. Если кто-либо из его рабов совершал проступок, считавшийся в тех условиях тяжелым, - например, повторные кражи, попытка к бегству, отказ от работы, дерзость, неповиновение, - майор Торнтон продавал его. И - странная непоследовательность, которую нередко приходится наблюдать, - этот столь гуманный человек, который не терпел у себя на плантации бичевания раба, не задумываясь готов был оторвать этого раба от жены и детей и выставить на продажу, зная, что он может попасть в руки самого жестокого хозяина.

Мысль о том, что нас могут продать, всегда жила в нас, принуждая к труду и безоговорочной покорности, и действовала не менее сильно, чем на других плантациях плеть.

Всем нам отлично было известно, что таких хозяев, как майор Торнтон, найдется не много. Одна мысль о том, что нам придется променять наши хорошенькие и опрятные хижины, нашу обильную пищу, добротную, своевременно выдаваемую одежду и мягкое обращение, к которому мы привыкли в Окленде, на грубость и полуголодное существование, которое ожидало нас у большинства других владельцев, - одна эта мысль приводила нас в ужас. Майор Торнтон прекрасно понимал это и умело поддерживал в нас этот благодетельный страх, раза два в году осуществляя на деле угрозу продать провинившегося раба.

Умел он также возбуждать наше рвение при помощи мелких подарков и наград. Если наше дневное задание было выполнено, он никогда не позволял себе возлагать на нас добавочную работу и поддерживал в нас бодрость, разрешая свободно распоряжаться временем, как только бывал выполнен урок. Все же мы даже в свободное время лишь с большими предосторожностями решались ступить на территорию соседних плантаций: по горькому опыту мы знали, что ближайшие к нам рабовладельцы с единодушием, достойным таких людей, как они, не решаясь открыто проявить свою неприязнь к майору, пользовались всяким удобным случаем, чтобы выместить свою злобу против него на его рабах. Да будет мне разрешено по этому поводу привести один эпизод, участником которого мне пришлось быть; он может послужить не только яркой иллюстрацией виргинских нравов, но и доказательством следующего неоспоримого положения: там, где закон способствует угнетению одной части населения, он редко пользуется уважением и остальной части этого населения.

Одним из ближайших соседей майора Торнтона был капитан Робинсон, человек, с которым у майора происходили частые столкновения.

Однажды в воскресное утро, проходя по дороге, ведущей к Окленду, я повстречался с капитаном Робинсоном, который ехал верхом в сопровождении слуги. Капитан остановил меня и спросил, не я ли накануне принес ему письмо от "этого подлого мошенника Торнтона", касавшееся ограждений болотистых участков. Я ответил, что действительно накануне принес письмо, в котором говорилось о разграничении участков, и передал его управляющему.

- Хорошее письмецо, нечего сказать! - воскликнул капитан. - А знаешь ли ты, паршивец, что если б мой управляющий знал свои обязанности, он спустил бы с тебя штаны и всыпал бы тебе за труды сорок ударов плетью?

В ответ я позволил себе заметить, что всего-навсего передал послание хозяина, и несправедливо будет счесть это за провинность.

- Заткни глотку, заткни свою поганую глотку, мерзавец! - заорал он. - Я научу и тебя и твоего хозяина, как оскорблять джентльмена! Том! Подержи-ка этого проходимца, пока я выколочу пыль из его новенькой куртки!

Спеша выполнить приказание, верный слуга Том соскочил с лошади и сгреб меня в охапку. Я энергично сопротивлялся, да и сил у меня было больше, чем у противника, так что я справился бы с ним без особого труда, если б на помощь слуге не поспешил его хозяин. Их было двое против меня одного. Общими усилиями они повалили меня наземь и, сорвав с меня куртку, связали мне руки. Затем, снова вскочив в седло, капитан осыпал меня градом ударов, пока не сломался его хлыст. Удовлетворив свою ярость, капитан пришпорил коня и умчался. Том последовал за ним, даже не подумав развязать меня.

Когда они скрылись из виду, я принялся искать свою куртку и шляпу. И то и другое исчезло. Утащил ли их слуга или хозяин - мне так и не удалось узнать.