Белый пиджак

В доме Фреда был полный достаток, поэтому у моего друга всегда водились деньги, что его, собственно, и сгубило. Он, нигде не работая, регулярно посещал бары и рестораны, и пил каждый день.

Но настоящей причиной моих посещений дома Хабибулаевых была подруга сестры Фреда Гюзель, которая иногда появлялась там. Впервые увидев ее, я понял, что погиб, причем, в этом ощущении гибели были смешаны горечь и сладость, как джин и тоник в хорошем коктейле. Ее имя было для меня Волшебством, а сама она была живым Чудом. Глядя в ее лицо, я не мог даже точно определить его черты; все заполняли слегка раскосые темные глаза, даже не глаза, а Очи, в глубоком омуте которых я барахтался и медленно тонул.

Иррациональность такого чувства сродни помешательству, но как хорошо быть иногда сумасшедшим!

Я твердо знал, что девушка, что называется, не про меня: старше года на три-четыре, из другой среды, с другими планами на жизнь, которые давно определили ее родители. Мне даже в голову не приходило, что мы можем быть близки. Я сидел с Фредом на веранде дома за столом, старался меньше пить и просто любовался ею, как диковинной вещью, дорогой старинной картиной или драгоценным камнем, покрытыми бронированным стеклом от налетчиков-грабителей.

Мы с ней почти не разговаривали, а те редкие взгляды-стрелы, которые Гюзель метала в мою сторону, вносили окончательное смятение в душу и расстраивали нервы.

Чрезвычайно восприимчивой к романтизму оказалась проспиртованная душа!

Мерзавец Фред-Фаридон издевался:

«Для начала я подарю тебе тюбетейку, а потом тебе надо будет обязательно принять ислам! Я дам рекомендацию мулле! Обрезание он сделает под наркозом, ха-ха-ха!».

Прагматичный Козлов рассудил так:

«Да, околдовала тебя эта татарка. Тут я вижу два возможных варианта: тебе надо или выбросить ее из головы, как наваждение, или переспать с ней!».

Циничный по отношению к женщинам, закадычный друг Морозов посоветовал:

«Да трахни ты ее, со всем пролетарским гневом!».

Ему хорошо давать такие советы: его отец – рабочий, а мой – врач. Где я этого гнева напасусь?

Вот он весь мужской шовинизм без прикрас, философией которого является вульгарный физиологизм, основанный на посыле о первородном превосходстве мужчины над женщиной, хотя, чего уж там греха таить, без физиологии в этом деле, ну уж никак не обойтись! Иначе получается странный микс из писем лейтенанта Шмидта даме, с которой он имел удовольствие проехать всего несколько часов в вагоне паровоза в позе египетской статуи, сидя на разных скамьях, из «мыльных опер» и из чего там «платонического» (уж не из жанра унисекса ли этот «платонизм»?).

Но и сводить все только к проблеме клитора, как это пытались представить мои друзья, мужланы-материалисты, означало отбросить в сторону метафизический компонент, составляющий основную прелесть отношений к Гюзель: все эти сердечные вибрации и спазмы дыхания, приступы полного оглупения, возникающие при одном ее появлении.

Эта история закончилась, казалось бы, прозаически, хотя и вполне закономерно. Тем не менее, оставшийся прекрасный след воспоминаний, может быть, самое лучшее, что было в жизни. И еще один урок: о любой женщине, с которой впоследствии сталкивала судьба, я старался оставлять в памяти самое хорошее, напрочь зачеркивая негатив; ведь они дарили мне частицу самих себя. Без этого существование любого из нас напоминало бы пресный, черствый чурек.

В один прекрасный день родители Фаридона собрались на несколько дней в гости к родственникам. Фред тут же организовал вечеринку с танцами, на которой, естественно, присутствовали обольстительная Гюзель и ее вздыхатель, на удивление, практически трезвый. Танцуя расслабленно-медленный, чувственный блюз чернокожего американца Би Би Кинга, ощущая под рукой податливый, упругий стан партнерши, а на щеке – прядь ее волос, источающих пряно-медовый запах, я окончательно потерял голову и стал искать своими губами ее губы…

Когда все завершилось, и бурный вулканический период сменился неустойчивым эротическим штилем, Гюзель, поправляя свои густые, тяжелые, чудные волосы, источающие пряно-медовый запах, и, мерцая в полумраке комнаты телом богини, проговорила грудным голосом:

«Считай, что между нами ничего не произошло, хотя мне было с тобой очень хорошо! Больше мы с тобой не встретимся. У меня есть жених, и через полгода должна состояться свадьба. Так оно и будет. Постарайся просто не забывать меня. И запомни: я тебя люблю!»…

«Любознательные» студенты знали наперечет всех преподавателей института, питавших слабость к спиртному. Все слои общества без исключения были заражены к тому времени в той или иной мере пьянством и алкоголизмом.