Белый ослик

Ни одна мысль не бывает излишней. Ибо человек живет в мире излишних ценностей. Все ценности, которые мы называем «человеческими», излишни для простого выживания и воспроизводства индивидуума и рода. Любое ограничение моей мысли противоестественно для меня.

Человек стал человеком, когда додумался до поддержания огня.

Огонь — простейшая природная форма выделения энергии из окружающей материи — сделал человека человеком. До этого — и организация сообщества, и акустические сигналы, и применение орудий труда, и сообразительность в применении к условиям и нуждам — встречались и продолжают встречаться у разных животных.

Паровая машина — лишь регулятор энергии огня.

Поршневые и реактивные двигатели — машины энергии огня.

Овладевая энергией и преобразуя ее все активнее, человек думал, что стремится к счастью. Что бы ни делал человек — он думает, что стремится к счастью.

Но лишь малая часть наших стремлений оформлена в сознании, а основная часть живет в подсознании. Стремясь инстинктом жизни к максимальным оптимальным ощущениям, человек стремится к страданию не менее, чем к счастью.

Этим инстинктивным стремлением объясняется то, что человек сплошь и рядом, добровольно и по собственному выбору, ведет себя в такие ситуации, где страдание неизбежно. Ведет — даже если предчувствует и даже предвидит страдание.

Благотворность страдания в том, что оно побуждает к мысли — по осмыслению его причин и природы, — и к действию по разрешению дискомфортной ситуации.

Стремления быть счастливым и избежать страдания — кнут и пряник, побуждающие человека к мысли и действию.

Смысл жизни — в максимальности этих чувств, мыслей и действий.

Смысл жизни — условное человеческое понятие, неприменимое к мирозданию в целом.

«Смысл» означает причастность и причинность любого чувства, помысла, действия к великой, всеобщей, конечной, Идеальной Цели, Идеальной Задаче.

Заурядный человек обретает смысл в Боге. Незаурядный человек обретает смысл в себе.

Если вам упорно нужен рациональный смысл жизни, считайте, что вы — переделыватель и перевоссоздатель Вселенной. На кой черт нужно переделывать Вселенную — не скажет никто. Но сколько кайфа в работе!

Стремясь сознательно к счастью и бессознательно к страданию, чувствуя, мысля и делая в общем все возможное, создавая попутно как неизбежные следствия учения, культуры и цивилизации, то есть будучи человеком со всем присущим ему человеческим, — в главном, в общем, в среднем, в генеральном — человек перевоссоздает Вселенную, хотя каждый при этом преследует сугубо личные цели.

Хау! — залихватским индейским кличем закончил ослик и поклонился. — Я все сказал! Ну, в основном, конечно.

Мама встряхнула на свет пустой пузырек валерьянки. Филиппок давно спал.

— Но отчего же он все-таки говорит? — в сороковой раз риторически вопрошал отец, выдувая сигаретный дым в сторону от ценного животного.

— Мою философию я называю ЭНЕРГОЭВОЛЮЦИОНИЗМОМ, — добавил ослик. — Уровень эволюции энергии — базовый для всего.

Мама ссыпала со стола нарезанные ингридиенты, вывалила банку майонеза и стала намешивать салат «оливье» в тазике для стирки. Из сказанного она усвоила лишь то, что только жлобье может кормить философа капустой.

— Возможно, он с острова Валаам, — предположила она, проворачивая ложкой.

— А там что?

— Монастырь там был… святой… вроде.

— Вроде Володи! И при чем тут это?..

— Да нет, — сказала ослица — как мы помним, это была именно ослица. — Просто нашего конюха в зоопарке звали Валаамом. Такое старинное имя. Грубый был, кстати, человек.

17.

Событием не явился хлопок на загородной дороге, обозначивший лишь, что на свете стало еще одним джипом меньше. Вспышка свилась в клок пламени, исчезнувший над лесом в ночном небе.

Б. ВАВИЛОНСКАЯ

1. ЖАРА

…Жара в Москве вначале была незаметна. То есть, конечно, еще как заметна, но кого же удивишь к июлю жарким днем. Потели, отдувались, обмахивались газетами, в горячих автобусах ловили сквознячок из окон, страдая в давке чужих жарких тел, и неприятное чувство прикосновения мирилось только, если притискивало к молодым женщинам, которые старались отодвинуть свои округлости не столько из нежелания и достоинства, но просто и так жарко. «Ну и жара сегодня. — Обещали днем тридцать два. — Ф-фух, с ума сойти!» Хотя с ума, разумеется, никто не сходил. Дома отдыхали в трусах, дважды лазая под душ.

Так прошел день, и другой, и столбик термометра уперся в 33. Ветра не было, и в прокаленном воздухе стояли городские испарения. Одежда пропотевала и светлый ворот пачкался раньше, чем добирался от дома до работы. Расторопная московская рысь сменялась неспешной южной перевалочкой: иначе уже в прохладном помещении с тебя продолжал лить пот, сорочки и блузки размокали, и узоры бюстгальтеров проявлялись на всеобщее обозрение — откровенно не носившие их цирцеи сутулились, отлепляя тонкую ткань от груди, исключительно из соображений вентиляции.