Белый олеандр

Район новой застройки оказался лысым, как шрам, с перерытыми пыльными улицами и большими новыми домами. Кое-где стояли готовые коробки под крышей, стены других были обмотаны теплоизоляционным материалом, у некоторых торчал только каркас. Рэй повел меня по дому, в котором работал, чистому, законченному снаружи, пахнущему свежей стружкой. Показал прочные кленовые шкафчики на большой кухне, эркерное окно, встроенные книжные полки, беседку на заднем дворе. Мои волосы вспыхивали на свету, и я понимала, как давным-давно, в книжном магазине, чувствовала себя мама, когда заметила отца и остановилась у окна, ослепительная в солнечных лучах.

Я позволила ему водить себя по дому, точно он агент по недвижимости: двухъярусное панорамное окно в гостиной, ультрасовременные унитазы в двух ванных и туалете, изогнутая лестница, резная первая балясина.

— Когда был женат, жил в таком вот доме, — сказал он, с силой проводя рукой по массивной стойке перил.

Я тщетно пыталась представить его в доме с двумя ванными и туалетом, обеденным столом на шестерых, постоянной работой, женой и ребенком. В любом случае он все равно пропадал в ночном клубе и крутил романы со стриптизершами.

Поднялась за ним наверх, осмотрела отделанные кедром шкафы для одежды и банкетки у окна. В хозяйской спальне слышался стук молотка из соседних домов и рев бульдозера, который расчищал участок для очередной стройки. Рэй глядел в перепачканное окно. Я представила, какой станет комната, когда въедут жильцы: сиреневые ковры, синие розы на покрывале, бело-золотой двойной комод и высокая спинка кровати. Мне больше нравилось, как сейчас, — розовое дерево, сладкий запах стружки. Я рассматривала коричневые и зеленые клетки его шерстяной рубахи, руки, упертые в раму. Он смотрел вниз на голый двор.

— О чем ты думаешь?

— Они не будут счастливы, — тихо отозвался он.

— Кто?

— Будущие жильцы. Я строю дома для тех, кто не будет здесь счастлив.

Доброе лицо стало печально.

Я подошла ближе.

— Почему?

Он прижался лбом к стеклу, с которого еще не сняли наклейку.

— Потому что все неправильно. Они не хотят никого обидеть…

Я чувствовала запах пота, резкий и сильный, — запах мужчины. В комнате с новыми окнами было жарко, аромат свежего дерева кружил голову. Я обняла его за пояс, прижалась лицом к колючей шерстяной материи между лопатками — мечтала об этом с самого первого воскресенья, когда прогуляла церковь, и он меня обнял. Закрыв глаза, вдыхала аромат травки, пота и стружки. Он не шевельнулся, только судорожно вздохнул:

— Ты еще ребенок.

— Я рыбка, проплывающая мимо, Рэй, — прошептала я ему в шею. — Поймай, если хочешь.

Секунду он стоял, как арестованный с поднятыми руками. Потом взял мои ладони, поцеловал, прижал к лицу. Из нас двоих трепетала я — я и моя хризантема.

Он повернулся и обнял меня именно так, как мне всегда, всю жизнь, хотелось, — сильные руки и широкая грудь в шерстяной рубахе, пахнущая табаком и травкой. Я подняла лицо для своего первого поцелуя, разомкнула губы, чтобы он попробовал меня на вкус. Стоило только ему чуть ослабить объятие, меня начинало трясти.

Рэй мягко отстранился:

— Поедем лучше домой. Это неправильно.

Плевать я хотела! В кармане у меня был презерватив из ящика Кароли, а передо мной — мужчина моей мечты, и нам никто не помешает.

Я швырнула на пол свою рубаху, стащила футболку, расстегнула лифчик. Худенькая и очень бледная — не Старр, а я, и все, что у меня есть. Расшнуровала ботинки, спустила джинсы.

Рэй прислонился к грязному окну и смотрел печально, как будто кто-то умирает:

— Я этого не хотел.

— Врешь!

Он опустился передо мной на колени, обхватил руками бедра, ноги. Сжал голые ягодицы, погладил пальцами шелковистое влажное место между ног, потянулся туда ртом. Я опустилась на колени, ощутила мой запах у него на губах, провела ладонями по его телу, расстегнула одежду, нащупала внизу это — больше и тверже, чем представляла. И подумала, что Бога нет — только мои желания!

Глава 8

Весь день в школе, вечерами у реки, за ужином со Старр и детьми или перед телевизором Рэй был моей единственной мыслью, моим наваждением. Какая удивительно мягкая у него кожа, как мускулисты руки, оплетенные жилами, точно корнями! Как печально он посмотрел, когда я скинула одежду…

Я рисовала его голым у окна или на рулонах коврового покрытия в углу новой спальни. В дни наших встреч мы лежали на этих рулонах, сплетя ноги, гладкие и волосатые. Его пальцы накрывали мою грудь и играли соском, который сжимался, становясь похожим на ластик на кончике карандаша. Я прятала рисунки в ящике под мамиными журналами, куда Старр не пришло бы в голову заглядывать. Понимала, что надо их выбросить, но все никак не решалась.

— Почему ты живешь со Старр? — спросила я однажды, водя пальцем по белому шраму от вьетконговской пули у него под ребрами.

Он коснулся моего бока. По коже пошли мурашки.

— Она единственная женщина, которая не пытается меня менять.

— Я бы тоже не пыталась… Она хорошая любовница?

— Не будем о личном. — Он плотнее прижал мою руку, под ней твердело. — С одной женщиной не говорят о другой. Дурной тон.