Белый олеандр

Старр нахмурилась, стянула платье через голову и повесила обратно на плечики; оно медленно сжималось до первоначального размера. Ее тело в маленькой примерочной — это было чересчур. Я только и смотрела в зеркало на грудь, вываливающуюся из бюстгалтера на косточках. Посередине, как змея в камнях, прятался крестик.

— Грех — это вирус. Так говорит преподобный Томас. Страна заражена им, как гонореей. Теперь есть неизлечимая гонорея. С грехом то же самое. Все отговорки давно известны. Какая кому разница, нюхаю я кокаин или нет? Да, я хочу, чтобы всегда было клево, ну и что? Кому от этого плохо? — Она широко раскрыла глаза, и стал виден клей на накладных ресницах. — Нам плохо! И Иисусу! Потому что неправильно.

Она произнесла последнее слово негромко и нежно, как воспитательница в детском саду. Я попыталась представить, каково работать в мужском клубе, входить нагишом в комнату, битком набитую мужчинами.

Старр сунула голову в розовое платье-стрейч.

— Вирус пожирает человека изнутри и заражает все вокруг. Скорее бы ты послушала его проповедь! — Хмуро поглядела на свое отражение, повернулась спиной — платье было тесновато и задиралось. — Нет, тебе больше пойдет.

Протянула мне. Оно пахло ее тяжелыми духами, «Обсешн». Когда я разделась, Старр внимательно оглядела мое тело, словно примериваясь, купить или нет. Мое белье истерлось до дыр.

— Пора тебе носить лифчик, мисси. Слава богу, тринадцать лет! Я свой первый получила в девять. Ты же не хочешь, чтобы к тридцати они болтались до коленок?

Тринадцать?! Я потрясенно обронила с крючка ворох одежды, вспоминая прошедший год. Суд, заседания, вопросы, лекарства, соцработники… Где-то посреди всего этого мне исполнилось тринадцать. Я пересекла границу во сне, и никто не разбудил меня, чтобы шлепнуть штамп в паспорт. Тринадцать… Мысль настолько меня парализовала, что я не возразила, когда Старр захотела купить это розовое платье для церкви, два лифчика, «чтобы не болтались до коленок», упаковку трусов и еще кое-какую мелочь.

Зашли в соседний магазин за обувью. Старр сняла с витрины красные туфли на каблуках. Примерила без следка, потопала, разгладила на бедрах шорты, наклонила голову, поморщилась и поставила обратно.

— Я думала: «Кому какое дело, если я трясу сиськами у мужиков перед носом? Никого это не касается!»

— Мама, заткнись, пожалуйста! Люди смотрят!.. — прошипела Кароли.

Старр протянула мне пару розовых туфель на каблуке в тон платью. Я стала похожа на мультяшную Дейзи Дак, но Старр они понравились, и она заставила взять.

— Черт, ей кроссовки не помешали бы! — пробурчала Кароли. — У нее ничего, кроме сланцев.

Я выбрала хайкеры, надеясь, что они не очень дорогие. Старр посмотрела огорченно.

— Они… не очень тебе идут.

Змеи редко кусают выше щиколотки.

В воскресенье утром Кароли поднялась спозаранок, чем сильно меня удивила. В субботу она спала до двенадцати, а тут подхватилась в восемь и уже стояла в полной экипировке с рюкзачком за плечами.

— Ты куда?

— Как куда? Не буду же я угрохивать день на преподобного Омерзилу и его треп про кровь Агнца! — Она бросила щетку и выбежала из комнаты. — Сайонара![3]

Хлопнула сетчатая дверь.

Приняв к сведению слова Кароли, я притворилась больной. Старр просверлила меня взглядом.

— На следующей неделе никаких отговорок, мисси!

Она нарядилась в короткую белую юбку, персиковую блузку и высоченные шпильки. В нос ударил «Обсешн».

Только когда ее «Форд» вырулил на дорогу, я осмелилась одеться и сделать завтрак. Приятно было остаться одной. Вдалеке, в русле реки, ревели моторы мотоциклов. Я как раз принялась за кашу, когда из спальни, натягивая футболку, появился друг Старр. Босиком, в джинсах. Узкую грудь покрывала светлая с проседью поросль. Всклокоченные волосы, обычно убранные в хвост, были распущены. Прошаркал по коридору в туалет, помочился, смыл. Вошел в комнату и выудил сигарету из пачки на столе. На руке не хватало одного пальца целиком и фаланги другого.

Поймал мой взгляд.

— Видела, как плотники заказывают столик? «На троих, пожалуйста!» — Он поднял изувеченную руку.

По крайней мере, он себя не жалеет. Друг Старр мне, можно сказать, нравился, хотя я смущенно вспоминала доносившиеся из-за стены крики про «Бога всемогущего». Внешность его была непримечательной: худое лицо, грустные глаза, длинные седеющие волосы. Полагалось звать его дядя Рэй. Он вытащил из холодильника пиво и сбил крышку. П-ш-ш, вздохнула бутылка.

— Сбежала с шоу про Иисуса?

Он не пил, а просто заливал жидкость себе в глотку.

— Ты тоже.

— Лучше застрелиться! Скажу тебе вот что: если Бог и есть, он так облажался, что не заслуживает молитв. — Рэй громко рыгнул и улыбнулся.

Я никогда не задумывалась о Боге. У нас дома были «Сумерки богов», мировое древо. Был Олимп с его скандалами, Ариадна и Бахус, «Даная». Я слышала про Шиву, Парвати, Кали и богиню вулканов Пеле, но имя Христа оставалось при матери под строжайшим запретом. Она даже отказалась ехать на рождественский спектакль в школу, и мне пришлось проситься в машину к однокласснику.