Белый огонь

Он с некоторой апатией посмотрел на пламя. Оно продолжало гореть в жаровне и чашах. Хоть что-то стало таким же, как прежде.

Обычным.

Ткущий мрак сделал неуверенный шаг, как тот, кто знает, что здесь есть некто, но он спрятался и непонятно, с какого места начинать поиск.

Дальняя стена с грохотом лопнула, и разлетевшиеся во все стороны осколки застучали по стенам и потолку. Еще один фрагмент купола, и так едва держащийся, не пережил случившегося сотрясения, рухнул вниз, разнес всю северную часть зала, размолотив фигуры, колонны и балконы, скрыв под собой прекрасный фонтан, оглушив людей, но рыцарь, казалось, даже не заметил этого.

Он нашел то, что искал, резко повернулся в их сторону — и столкнулся с Шерон взглядом.

Она, понимая, что спрятаться не получится, выдержала давление, которое внезапно обрушилось на нее. Он хотел заразить ее страхом, бессилием, паникой.

И это бы получилось с любым другим, но не с тзамас. Не с той, кто сама повелевает ужасом.

Давление отступило, рыцарь сделал шаг в ее сторону, и в этот миг из дыры на месте взорванной стены, на огненных хвостах кометы, в зал ввалились двое.

Полет — это прекрасно. Лавиани наслаждалась им целую долгую секунду. Потому что у нее ничего не болело и потому что это было невероятно смешно — ударить талантом в тот миг, когда проклятущая искари ударила своим.

Сойка не рассчитывала на такой эффект. Их таланты переплелись, усилились и отторгли носителей. Полыхнуло, и пламя взревело вокруг. С грохотом разлетелась где-то стена, огненный вихрь прошел по помещению, закружив их.

Лавиани прижала голову клевому плечу, избежав удара латного кулака в лицо, с удовольствием пырнула ножом в нагрудник и снова пробила металл.

И опять полный боли человеческий крик.

Под ногами Лавиани расплескалась тьма, а затем она выплюнула сойку и искари на огненных хвостах куда-то вперед.

Вот тогда-то и пришла мысль, что полет — это прекрасно, потому что ничего не болит. Бесценное мгновение, которое закончилось слишком быстро.

И после уже не было ничего.

— Шестеро защити! — вскричал Халез.

Закованная в сталь фигура врезалась в статую Мерк. Удар оказался настолько силен, что мрамор, не выдержав, раскололся. Сыпанул осколками, разбивая облик первого некроманта. Темный таувин с двумя оплавленными дырами в нагруднике, из которых лился синий свет, барахтался, словно оглушенный жук, перевернутый на спину, не способный подняться.

Огонь, который он принес с собой, горел прямо на камнях, не нуждаясь ни в каком топливе.

Второе тело упало в нескольких ярдах от искари с дубиной. Изломанное, похожее на раздавленную телегой тряпичную куклу. Алые капли взлетели в воздух, попали на темную броню рыцаря, и Шерон с ужасом поняла, что видит Лавиани.

Она почувствовала, что та стоит на границе, балансируя между жизнью и смертью. Ощутила все ее раны, сломанные кости, рваное легкое, кровь, наполняющую альвеолы. И поняла, что через пару минут все будет кончено.

Сойка умирала.

— Отвлеки эту тварь! — Резкий, точно удар кнута, голос Бланки вывел ее из ступора. — Отвлеки, иначе конец!

Шерон могла бы спросить, как ей это сделать, когда поблизости нет ни одного мертвого. Оружие простой указывающей здесь совершенно не подходило, она ощущала в искари ту силу, что способна противостоять умениям Нимада. Следовало пользоваться иной стороной дара, такой же темной, как рыцарь, возвышавшийся над всеми ними.

Она могла бы спросить. И тогда Бланка бы ответила. Но Шерон и так знала ответ.

Тзамас защелкнула на левом запястье браслет, и тот клацнул замком так звонко, словно ударили в колокол. Он впился в незаживавшую рану, холодным дыханием устраняя боль, излечивая ее, убирая лихорадку, слабость и… конечно, сомнения.

Впрочем, Шерон не сомневалась и знала, что стоит на кону.

Жизнь Лавиани. И их жизни тоже.

Она раскрыла маленькую поясную сумку и высыпала то, что находилось в ней, на пол. Серый песок, серые чешуйки и темно-желтые крупинки упали к ее ногам.

Прах и кости. Дар башни мертвецов даирата, унесенный из него.

В голове она услышала мягкий перестук ветряных косточек на цепочке и шепот: «Оставайтесь. Оставайтесь. Оставайтесь». Даират давал той, кто перестал тревожить его, малую часть себя.

Прах и кости сложились в меч, прыгнувший Шерон в руку. Его вес и форма были привычны, напоминали о Мильвио, и она выжгла в себе это воспоминание, ибо он-то уж точно никогда не одобрил бы ее за то, что случится.

Указывающая сделала выпад. Короткий и точный. Клинок распорол рубашку, вошел глубоко в тело и вышел из спины.

Халез захрипел, навалился на нее, ничего не понимая. Почти тут же его ноги ослабели, и он стал заваливаться назад.

Шерон забыла об эмоциях. О жалости. О совести. О том, что это неправильно.

У нее был выбор, и она сделала его.

Посмотрела в расширенные глаза умирающего и ничего не сказала. Что тут вообще можно сказать? «Прости»?

Такому не может быть прощения.

Тзамас поймала миг его смерти, ощутила ненависть, возмущение, злобу, жажду загрызть ее. Раньше от такой волны чувств Шерон бы вывернуло, оттолкнуло, бросило в холодный пот, но теперь она лишь приказала:

— Защищай ее!