Белый Крым

Значительно будет упрощено мною управление страны, а сотрудники будут выбираться не из людей партий, а из людей дела. Не будет разделения на монархистов и республиканцев, а приниматься будут во внимание лишь знание и труд».

Спустя некоторое время после этого заявления во главе Южно-Русского кабинета был поставлен статс-секретарь д.т.с.[27] А.В. Кривошеин, ведомство внутренних дел (с отделами просвещения и печати) было поручено д.с.с.[28] Тверскому и ведомство земледелия – тайному советнику сенатору Глинке. При этих трех лицах состоял значительный штат видных петербургских чиновников дофевральской эпохи.

В какой же мере и степени согласовалась деятельность всех этих лиц с программой, торжественно объявленной генералом Врангелем?

Краеугольным камнем этой программы, как известно, генерал Врангель считал земельный закон. Никто не станет оспаривать значения этой реформы, о достоинствах или недостатках которой говорить здесь не место.

Но как же, каким образом проводилась в жизнь эта важнейшая реформа?

Еще за три недели до распубликования земельного закона в газетах появилось «интервью» с сен. Глинкой, высказывавшим свои взгляды на значение реформы. Интервью в кавычках, так как de facto это была довольно обширная статья, собственноручно от начала до конца написанная г-гом Глинкой.

Статья была передана в Симферополе одному доверенному лицу с просьбой распространить копии ее в печати под видом интервью. Это было исполнено, хотя и не до конца. Дело в том, что цензура наложила решительное вето на самые эффектные места «интервью».

Эффект же заключался в априорном утверждении министром земледелия мысли, что цена всей реформе, собственно говоря, медный грош до тех пор, пока она не будет санкционирована «всеобъемлющей царской властью» и доколе не будет на Руси «ее державного хозяина». Эти два ярких места вышли в газетах плешивыми, т. е. попросту были вычеркнуты цензурой.

Не касаясь совершенно вопроса о том, насколько тактично было, после декларации генерала Врангеля, предопределять форму правления, не разбирая также, насколько остроумно это было даже с точки зрения интересов самих монархистов, нельзя здесь не обратить внимания вот на что.

Главнокомандующий во всеуслышание заявляет, что в его правительстве не будет людей партий, но будут лишь люди дела.

Ровно через две недели после этого министр, член правительства, высказывает суждения, имеющие как будто более чем условное отношение к делу.

Но и это еще полбеды. Суждения высказаны министром, представителем высшей государственной власти, и, следовательно, казалось бы, обязательны для всех органов этой власти. Так нет же – рядовой провинциальный цензор преспокойно черкает их карандашом, а читающая публика, шутя, восстанавливает выброшенное.

Я нарочно привел именно этот эпизод, чтобы наглядно иллюстрировать тех лебедя, рака и щуку, которые запряглись с самого начала везти злополучный воз крымской внутренней политики.

К этому должно добавить, что игра со словом «хозяин» была в те дни особенно рискованна. В политической части штаба уже было составлено за подписью Главнокомандующего особое обращение к населению, где это слово было набрано шрифтом, превышавшим шрифт остального текста во много раз.

Неясность этого обращения и всевозможные толки, зародившиеся вокруг него, как я уже упоминал, заставили генерала Врангеля – в более поздних своих выступлениях – разъяснить это слово как понятие о всенародной выборной власти.

Положительно бесподобно обстояло дело с распространением закона по его издании.

Казалось, вся логика вещей с абсолютной очевидностью показывала, что закон необходимо обратить в свой главный козырь. Казалось, что деревня будет ознакомлена во всех деталях с земельной реформой.

Фактически же дело свелось к напечатанию (в далеко не достаточном количестве экземпляров) самого текста закона со штампом: «Цена 100 рублей». Это – после бесплатной советской пропаганды, после стоимости советских газет в 1,5–3 рубля за номер.

Не поручусь за достоверность, но в Ставке утверждали, что инициатива этой платной пропаганды принадлежит не более и не менее, как г-ну Кривошеину и что будто бы генерал Врангель был против этого. Как бы там ни было, но это не могло быть проделано без ведома высшей власти.

В результате население не только не было проникнуто сознанием о благах и выгодах реформы, но в подавляющем большинстве случаев даже не имело о ней сколько-нибудь достаточного представления.

Правда, казеннокоштная печать, во главе с «Россией», уверяла, что работа идет полным темпом, что население видит в генерале Врангеле чуть ли не второго царя-освободителя и т. д., но все это было бесконечно далеко от истины, крупицы которой, если они и были, тонули в облаках фимиама.