Белый Карлик

— А-а, проснулся? — довольно протянула бабушка, усердно сопя, дошла до окон зала. В самой большой комнате избы я спал один, утопая в скрипучей кровати на мягких пружинах. — Давай, вставай, с утра много дел! Белянка собирается телиться, а у нас ещё ничего не готово.

Бабушка раскрыла шторы, впуская в комнату свет. Я видел, как в полосках лучей парила мелкая пыль.

— Ёшкин кот! — обомлела она, увидев эту безобразную пляску грязи. — Ромка! Вставай, ешь и иди гуляй! Тут надо навести чистоту! Чтоб не видела тебя до обеда!

Удрученно вздыхая, бабушка ушла обратно на кухню. Утро в деревне начиналось каждый раз с одного и того же. Я вылез из-под одеяла, свесил с кровати ноги. Потягиваясь и вспоминая, куда кинул одежду вчера вечером.

— Ну что, проснулся? — шепнул мне дедушка с печки, слегка отодвинув плотную занавеску телесного цвета. Он высунул улыбающееся небритое лицо, в зубах тлела самокрутка. Я сонно кивнул, потянулся к штанам. Бабушка запрещала курить в доме, поэтому уже после второй затяжки грозилась выкинуть старика на улицу. Дед самозабвенно крутил папиросу в зубах, не обращая внимания на крики. Почти всегда их беспечная ругань вызывала у меня улыбку. Быстро одевшись, я примерялся, как бы незаметнее проскочить к дверям в сени.

— Белянка на сносях, не вздумай сегодня на ней кататься! — строго предупредила меня бабушка. Она скрылась в предбаннике, где располагалась кухня.

Белянка, любимая корова, подменяла мне лошадь всё лето, но в последний месяц распёртый живот мешал бедному животному даже выйти из хлева.

— Собрался уже? Экий ты шустрый, — дед озорно подмигнул с печки, выпустив из носа клубы пряного дыма. Я кивнул, немного смутившись. Бабушка предупреждала, что корова скоро отелится, и с одной стороны, мне было безумно интересно это действо жизни, а с другой — понимал, что после родов покататься на Белянке уже не получится.

— Что загрустил? — дед выждал паузу, глаза, подёрнувшиеся сизой пеленой старости, смеялись. — Остался без лошади?

Я медленно натягивал штаны, грустно вздохнул.

— Ничего, я её сейчас выведу, покатаешься по огороду.

Дед сделал затяжку, украдкой выпустил дым.

— Так! — бабушка прикрикнула из-за двери. — Ты опять куришь в доме, лешак тебя побери! Я же предупреждала...

Дед скрылся за занавеской. Я услышал, как он надевает телогрейку.

— Только одевайся теплее, с утра уже холодно.

Я азартно кивнул, закончив со штанами, принялся за футболку. Мысль о том, что еще разочек удастся покататься на Белянке, согревала душу.

— Дед, кому говорю, не кури в избе! — бабушка причитала с кухни, по разделочной доске без устали стучал нож. Дедушка ничего не ответил, тяжело кряхтя, слез с печи, обул галоши. Он добрёл до двери, кинул на меня заговорщический взгляд, не торопясь вышел в сени. Мне оставалось накинуть ветровку и как можно тише последовать за ним.

— Лешак тебя понеси! В доме же Ромка, а ты дымишь как паровоз с самого утра! — бабушка крикнула вслед хлопнувшей двери.

Наступила моя очередь. Добежав до порога, я запрыгнул в кроссовки. Притаился, слушая, как скворчит разогретая сковородка и топчется у плиты бабушка. Дождался, когда шаги отдалятся, потянул ручку двери на себя и на цыпочках просочился в сени. Бабушка копалась в холодильнике, стоя ко мне спиной. Грея надежду остаться незамеченным, сделал несколько шагов в полумраке. Уверенно обходя скрипучие половицы, протянул руку к засову двери в огород.

— Не забудь помыть руки! — бабушка повернула голову, грозно сверкнула глазами. — И Белянку не троньте, ей уже тяжки ваши забавы.

— Так точно! — шутливо отрапортовал я, выпятив худую грудь. Воспользовавшись паузой, поспешил выйти на улицу. Солнце едва поднялось над горизонтом, придавая проснувшейся земле красноватый оттенок. Где-то на соседней улице заголосил петух. Я замер, осматривая огород за домом, из приоткрытой двери хлева тянуло тёплым перегноем, но дедушки нигде не было, наверное, он уже надевал на корову самодельное седло. Как назло, первым на утреннюю прохладу отозвался мочевой пузырь. Пролетев мимо хлева, я старался заглянуть внутрь, но ничего не разобрал. Намочив росой штаны и ёжась от холода, добрался до туалета. Силился побыстрее закончить тут дела. Навряд ли удастся выйти на Белянке в поле. Бабушка строга и не одобряла даже обычного использования коровы не по назначению, а сейчас и подавно устроит скандал, если я оседлаю её снова. Выдавив последние капли, которые, как обычно, упали в трусы, заспешил в хлев. Уже на подходе услышал напряженное завывание Белянки. Она иногда противилась нашим катаниям, особенно когда у неё не было настроения. В этот раз голос любимой коровы казался слишком встревоженным. Затаив дыхание, я протиснул голову в оставленную дедом щель дверного проёма. Он стоял посреди хлева, уперев руки в бока, и сурово смотрел на Белянку. Корова разлеглась у стены, тревожно мычала, я сделал шаг внутрь, но дедушка, увидев мой интерес, обречённо махнул рукой:

— Эх, Ромка, сегодня не получится покататься, зови бабку, скажи, что не смогла она разродиться!