Белый ящер

В этот день Кавендиш не спускался в ресторан и не заказывал еду в номер. Но Несси как ни в чем не бывало поел за столиком с английским флажком. Лицо его не выражало никаких чувств, ничего, кроме самоуглубленности и раздумья. На следующее утро они с Кавендишем улетели в Софию. Места их в самолете были рядом, но философ ни разу не взглянул на Несси. Он сидел мрачный, всю дорогу не отрывал глаз от иллюминатора, хотя глядеть там было абсолютно не на что — голубая пустыня и кое-где белые пушистые клубы облаков. До самой посадки никто не проронил ни слова. В аэропорту их встретил только шофер с машиной президента Академии наук. Наверное, он уже знал обо всем, потому что уложил их багаж молча и так осторожно, словно это был сам покойник. Роскошная машина бесшумно тронулась с места, быстро набирая скорость. Лишь тут Кавендиш тихо, словно бы говоря сам с собой, уронил:

— Я знаю, это вы убили Кирилла!..

— Зачем? — спокойно и холодно спросил Несси.

— Потому что вы ему завидовали. Потому что знали, насколько он вас превосходит.

— Завидовал? — сказал Несси. — Какой абсурд! Вы ведь прекрасно знаете, что я не умею ни любить, ни ненавидеть. Тем более завидовать. У меня нет чувств, сударь!

— Да, чувств у вас нет! — мрачно кивнул философ. — Но и совести тоже.

— Может, вы и правы! — ответил Несси, и впервые в голосе его прозвучало что-то вроде оживления. — Совести у меня действительно нет — разумеется, в том нелепом смысле, в каком обычно употребляют это слово. Как суеверие, как страх перед неведомыми силами или мстительными божествами. Но у меня есть своя мера, по которой я сужу о людях, и она прежде всего разумна. Подумайте сами — он был моим единственным другом. Он один относился ко мне с каким-то вниманием. И потом, каждый из нас занимался своим делом, наши пути нигде не пересекались…

— Тогда почему вы его убили?

Несси помолчал.

— С логической точки зрения возможна лишь одна причина, господин Кавендиш. Если во мне пробудилось что-то человеческое. Какое-нибудь чувство, страсть, болезненная амбиция.

Кавендиш молчал. Он знал, что молодой человек прав. Как всегда, логика его была безупречна. И так как философ молчал, Несси заговорил снова:

— Вас ввела в заблуждение ваша наивная буржуазная теория, господин Кавендиш. Я не допускаю, что разум может мешать большим человеческим чувствам. По крайней мере тем, какие утверждают ваши крупнейшие писатели. Абсурдно думать, что внутри самого сознания его положительные категории вступают в противоречие и взаимно отрицают друг друга. Это алогично. Человечество действительно может погибнуть, но не от разума, а от собственной глупости.

— К сожалению, история не подтверждает вашей элементарной логики! — сказал философ, но голос его прозвучал уже не так уверенно.

— Не люблю я этой отвратительной науки, господин Кавендиш, которую вы называете историей. Я просто ее не понимаю. История чего? История насилия, жестокостей, садизма. Особенно в эту последнюю войну. Чем они вызваны? Конечно же, грубыми, примитивными чувствами и страстями человека.

Кавендиш энергично помотал головой.

— В этом ваша главная ошибка, — сказал он. — Жестокость и насилие никогда не базируются на чувствах. Наоборот, они означают полную бесчувственность.

— Послушайте, что я вам скажу! — уже с некоторым нетерпением возразил Несси. — Вы напрасно приписываете человечеству то, что присуще лишь вашему отвратительному общественному строю.

Тут произошло неожиданное. Кавендиш побагровел, словно перед припадком, и, не сдерживаясь, закричал:

— Я вовсе не буржуазный ученый, запомните это!.. Я глубоко ненавижу любой строй, основанный на насилии и несправедливости. И это тоже запомните. Лучше объясните, зачем вы убили Кирилла? А тогда я вам скажу, кто вы и какому строю принадлежите!

Несси окинул его презрительным взглядом.

— Возможно лишь одно разумное объяснение — для того, чтобы разбудить в себе человека! — ответил он. — Какого ни есть. И как бы он ни назывался!

Кавендиш вдруг скорчился, словно его ударили в живот. И больше за всю дорогу не проронил ни слова. Лишь когда машина остановилась у гостиницы, он неохотно проговорил:

— Я улечу завтра с первым же самолетом, господин Алексиев. Мы больше не увидимся. И вот что мне хотелось бы сказать вам напоследок… — Он замялся. — В этой жизни вас может спасти лишь одно — любовь. Постарайтесь влюбиться.

В первый момент Несси просто не поверил своим ушам. Рехнулся он, что ли, этот человек? Но Кавендиш выглядел таким грустным и подавленным, что Несси только пробормотал:

— К сожалению, господин Кавендиш, это последнее, что я могу сделать. Чтобы не сказать, невозможное.

— Нет, возможное! — горячо воскликнул Кавендиш. — Вы ошибаетесь. Я вам сейчас объясню. — Он беспомощно огляделся, потом сказал: — Зайдемте на минутку!.. Я вам объясню, да, объясню!..