Белый Дозор (под псевдонимом Алекс фон Готт)

Невзор настолько подчинил себе Глинкина, что тот даже говорить стал с кажущимися непривычно странными, старинными оборотами. Несколько раз ему заискивающе намекали: «У вас, Михаил Петрович, речь такая интересная стала, вы большой оригинал». На что Глинкин отмалчивался, а на людях стал надевать очки с дымчатыми стеклами, объясняя это «временными проблемами со зрением». Невзор запретил Глинкину рассказывать о нем даже Кваку и держал сознание магната под постоянным контролем, бодрствуя круглые сутки. Глинкину он поначалу также не давал спать, но вскоре, после нескольких бессонных суток, немолодой уже организм Михаила Петровича взбунтовался: стала пошаливать печень, «закололи» почки, повысилось давление, и Невзор, в своей извечной, злобной манере долго выражавший свое отношение ко всему людскому роду «слабаков», что называется, «со скрипом» согласился:

– Попусту время из жизни выкидывать – вот что такое твой сон, – ворчал Невзор, – да еще в самое наилучшее время, ночью!

– Я ж иначе помру, – оправдывался Глинкин, – кто вас тогда носить станет?

– Дерзлив ты! Не был бы так нужен, я б тебя замучил с большим удовольствием за такие речи, червяк.

– Да не лайтесь вы! – вдруг обозлился Глинкин. – Вы без меня просто воздухом с палкой были.

Он тотчас же сильно пожалел о том, что в гневных своих мыслях высказал колдуну. Вдоль позвоночника тело резанула нестерпимая боль, и Глинкин ничком упал на пол, закатив глаза так, что они и вовсе стали какие-то сплошь черные. Дышать ему опять сделалось невмоготу.

– Пощадите, прошу вас, – прохрипел магнат. – Мы с вами, как иголка с ниткой, друг без друга никуда, не убивайте меня...

– Худо-лихо! – ругнулся Невзор. – Ладно. Спи. Только недолго. Еще до солнышка, с петухами стану тебя будить. Учти, червяк.

– Я всё спросить хочу, можно? – вежливо, стараясь не реагировать на постоянные оскорбления, попросил Михаил Петрович.

– Валяй, – нехотя разрешил Невзор.

– Вот вы, прошу прощения, присоветовали, как вы изволили выразиться, снадобье нагреть. Было?

– Ну, – самодовольно ответил Невзор, – было. И дальше что?

– А почему было просто не разбить их или не взорвать, как я с самого начала предлагал?

– Рожденный ползать летать не может, – изрек Невзор неизвестно где подслушанную им цитату из Горького. – Уж кто-кто, а я в снадобьях разбираюсь получше тебя, потому что я ими не торговал, я их делал и ведаю, что ежели зелье, коему надлежит в холоде храниться, нагреть, то зелье это не токмо испортится, но и действие свое, наоборот, поменяет. Понял теперь?

– То есть вы хотите сказать, что лекарство испорчено? Прекрасно! Это же замечательно! Значит, Спивакову не пройти комиссию, и препарат не допустят в серийное производство?! Это – победа! – возбужденно выпалил Глинкин, но Невзор только презрительно хмыкнул в ответ.

– Я н-не прав? – сразу оробел Глинкин.

– Мелкий ты какой человечишка. И подлый. Столь же подлость твоя сильна, сколь и у помощника твоего примерзкого, Кваки (Невзор всегда называл Квака именно так: «Кваки»). Всё бы тебе мелко плавать, точно пескарю. «Комиссию не пройдет», – передразнил колдун магната, – так нет же, всё не то. Увидишь, чем вскорости затея моя обернется. Недолго уже терпеть осталось...

– Чем же? – затаив дыхание в предвкушении его ответа, спросил Глинкин.

– Мор великий будет, – с животным довольным урчанием ответил Невзор. – Велесу Чернобогу и Маре жертва достойная будет, перед концом мира и света белого пригодная. Смердеть будет воздух, отравлены реки, земля будет гнить от плоти людской.

– Как же это случится? Когда? – Глинкина охватил ужас. – А мы-то как же? Я, дети мои?! Неужто умрем?

– Уймись ты, – отмахнулся Невзор. – Умрут те, у кого золота не хватит, чтобы купить у тебя от мора смертного средство. Да ты еще и не всем продавать станешь, а только тем, на кого я тебе укажу. Нам в новый век много людишек тащить без надобности. Кто Шуйной дорогой идет, тот и спасется.

– А где же взять то средство?

– Во-от! Вот он, главный вопрос! И задал ты его потому, что давно тебе охота судьбой человечьей вертеть. Ведь давно не золото для тебя главное, так?

– Вообще-то, да, – признался Глинкин. – Деньги для меня – давно не главное.

– Потому мы и вместе, – засмеялся Невзор тем самым своим каркающим смехом. – Вставай да пошли в твою... как вы ее называете? Где ты снадобья делаешь, которые потом страдальцам втридорога продаешь.

– Я снадобья не делаю, мне это не к лицу, и я в этом ничего не понимаю, – признался Глинкин, – я лишь умею их продавать.

– Да-а, – протянул Невзор, – за двести лет, что я провел внутри дуба, всё тут переставилось с ног на голову. Кудесник и лекарь больше не в чести. Лавочник держит его на привязи, как собаку, и кидает кость, чтобы он не подох от голода, а тот возвращает лавочнику его подачку куском мяса.

– Основа любой экономики, – нашелся Глинкин, – сначала вложил грош, а взамен получил золотой.