Белый Дозор (под псевдонимом Алекс фон Готт)

Груженные теплыми вещами и туристским снаряжением, предназначенным для зимних переходов в условиях Крайнего Севера, они вышли на «Отважном» в канун начала осени, когда до эпидемии оставался целый год и Москва устало замерла, не в силах отдышаться после ненормально жаркого августа: асфальт и фасады столичных домов были еще насыщены теплом, заряжены им, словно аккумуляторные батареи, и долго еще разогревали воздух этим накопленным за лето зноем. В Москве всё еще ждали грибного дождя, а в этих местах осень уже царствовала вовсю, проведя шлейфом своего ладно скроенного платья вдоль бесчисленных лесных урочищ. Северный ветер гнал по небу низкие, снеговые тучи. Вся природа замерла в преддверии скорого своего умирания под аккомпанемент колючих ветров и жестоких метелей.

Отряд вплыл в полосу сплошной тайги, и берега реки изменились, стали менее разнообразными, точно Природа решила немного отдохнуть от собственных затей. Берега Киренги были теперь по большей части очень лесистыми: тайга подступала вплотную к воде, порой не оставляя и малой песчаной или каменистой полосы – границы между двумя стихиями – водой и лесом. Деревья уже испытали на себе багряно-желтое дыхание осени и теперь стремительно теряли листву, готовясь встретить первый мороз голыми, сохраняя искру жизни глубоко под землей, среди корней.

Звездные ночи, когда можно было идти вверх по течению без остановки, не опасаясь, что «Отважный» сядет на мель или случится с ним еще какой-нибудь неприятный сюрприз, стали редки. В окутанные туманами вечера и в утренние стылые часы над рекой стоял густейший влажный морок, видимость не превышала вытянутой руки. Так недалеко было до несчастья: мель, случайный топляк, что мог бы пробить дно буксира, встречное судно. Поэтому ближе к заходу солнца отряду приходилось искать место для ночлега, приставая к берегу.

Марина особенно полюбила эти холодные рассветы, когда с ночи причаленный к берегу буксир тихо покачивался на легкой волне, готовый вот-вот ожить, застучать мотором, выходя на линию фарватера. Этот скромный, приземистый кораблик был тем единственным настоящим, что осталось в окружившем Марину призрачном и невероятном мире. Впрочем, голосом из прошлого еще врывались в этот мир сокровенных тайн и зловещих открытий случаи во время береговых стоянок, эпизоды реальной жизни, когда соприкасалось тяжелое, грубое и осязаемое с не имевшим названия чем-то легким, воздушным, но в то же время и страшным в своей бестелесной Черной Силе.

На ночлег устраивались обычно на берегу, порою в одиноких селениях, состоявших из нескольких жалких дворов. Велеслав не жаловал крупных поселков с тех пор, когда однажды ночлег в одном из таких мест обернулся неприятными мгновениями для Дозорных и крупной бедой для жителей самого поселка.

Среди живущих в этих местах встречались люди разные. Добрых два века здешняя земля прирастала каторжными острогами, многие из которых вполне успешно функционировали и поныне, передавая населявшим округу жителям тюремный уклад жизни и блатные законы-понятия. Многие «откинувшиеся» селились поблизости, не в силах представить себе свою жизнь без зоны.

Зона кормит,
Зона мать,
Зона правит,
Учит рвать.
В ней побывший
Остается,
К прежней жизни
Не вернется...

В ходу здесь была «феня» – жаргон уголовного мира, во множестве водились двуногие волки: фиксатые, а то и вовсе беззубые рецидивисты, прочифиренные насквозь, лишенные подчас всего человеческого. Такие были способны на всё. Выпустить кишки паре-тройке каких-то жалких «волосатиков», с шиком плывущих чёрт знает куда, ради чёрт знает чего (такие тонкости блатарей не волновали), было для этих опустившихся полулюдей плевым делом. Также был у представителей «спецконтингента», привыкшего общаться к такими же, как сами они, шмарами и марухами, несомненный интерес к девушкам, плывущим с «волосатиками»: «интеллигенточкам» и «марцифалей».

Обычно далеко дело не заходило: несколько скабрезных словечек, глумливые недвусмысленные намеки, да и только. «Отважный» накачивался соляркой, в местных лавочках закупалась немудреная провизия: крупа, консервы, хлеб, картошка, иногда, если везло, яблоки и огурцы, и продолжал свое плавание, медленно, но верно стремясь войти в русло Лены. Но однажды, когда стоянка случилась уже в сумерках и подходящего, спокойного места для ночлега вдали от цивилизации было не найти, решили было заночевать в поселке городского типа, последнем крупном населенном пункте на Киренге. Половина живущих в этом забытом Богом месте людей обслуживала близлежащий лагерь с заключенными, отбывавшими свои сроки за тяжкие преступления, а вторая половина в недалеком своем прошлом также являлась «клиентами» зоны, и ближайшее их будущее не оставляло никаких сомнений в том, что путь в зону для них – единственный путь. Этот поселок так и назывался: «Последний» и был последним во всех смыслах этого слова.