Белые зубы

У маршрута № 52 два варианта. От уиллзденского калейдоскопа взять на юг, как ребята — через Кензлрайз, Портобелло, Найтбридж, — и наблюдать, как многоцветие улиц сменяется яркими белыми огнями центра города; а можно поехать, как Самад, на север — из Уиллздена в Доллис-хилл и Харлзден — и с ужасом смотреть (если вы, подобно Самаду, слишком впечатлительны и при виде темнокожих людей норовите перейти на другую сторону улицы), как белый переходит в желтый, а желтый в коричневый, покуда не покажется Харльсденская башня с часами, возвышающаяся, как статуя королевы Виктории в Кингстоне, столице Ямайки, — высокая белокаменная колонна в обрамлении черного.

После того поцелуя, который Самад и по сей миг ощущал на губах, он сжал ее руку, требуя назвать место, где они снова увидятся, не здесь, а где-нибудь далеко отсюда («жена, дети», ни к селу ни к городу пробормотал он), — и удивился, да, удивился, когда вместо «Ислингтон», или «Вест-Хэмпстед», или на худой конец «Свисс-Коттедж» она прошептала: «Харлзден. Я там живу».

— В Стоунбридж-эстейт? — встревоженно спросил он, думая: вот она, изощренная кара Аллаха, и воображая себя лежащим на любовнице с десятисантиметровой финкой какого-нибудь гангстера между лопатками.

— Нет, но недалеко оттуда. Хочешь встретиться?

В тот день Самадов рот — одинокий стрелок на поросшем травой холме — убил его разум и взошел на трон.

— Да. Еще бы, черт возьми! Да.

Самад снова поцеловал Поппи, на этот раз отказавшись от прежнего относительного целомудрия и ловя ее грудь левой рукой, и с блаженством ощутил, как у нее перехватило дыхание.

Далее последовал краткий обмен необходимыми расшаркиваниями, благодаря которым лжецы меньше чувствуют себя лжецами.

— Мне не следовало…

— Я не знаю, как это…

— Нам нужно встретиться и поговорить о том, что…

— Да, нам нужно поговорить о том, что произо…

— Да, что-то произошло, но…

— Моя жена… дети…

— Давай немного переждем… две недели. Итак, в среду? Четыре тридцать? Харлзден-Клок?

По крайней мере, в этой жалкой суете ему повезло со временем: он сошел с автобуса ровно в 4:15, так что у него было еще пять минут, чтобы забежать в туалет «Макдоналдса» (на входе стояли черные охранники, черные охранники не пускали черных) и выскочить из-под ресторанных софитов в темно-синих брюках, шерстяном свитере с треугольным вырезом и серой рубашке; в нагрудном кармане лежала расческа, с помощью которой он надеялся пригладить свои густые волосы. На часах — 4:20, пять минут можно потратить на визит к кузену Хакиму и его жене Зинат, которые держали местный магазинчик «1,5 фунта» (покупатели, заходя в подобные лавчонки, думают, что это максимальная цена, однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что столько стоят самые дешевые товары) и которые должны были, сами того не подозревая, обеспечить Самаду алиби.

— Самад Миа, ого! Потрясающе выглядишь! Должно быть, на то есть причины…

У Зинат Махал был огромный, как туннель Блэкуолл, рот, и Самад очень на него рассчитывал.

— Спасибо, Зинат, — ответил Самад с хорошо обдуманным лицемерием. — Что же касается причины… не знаю, стоит ли говорить…

— Самад! Я — могила! Твоя тайна умрет во мне.

Стоило кому-нибудь что-нибудь сказать Зинат, как это тотчас распространялось по телефонной и радиосети, забивало эфир и каналы спутниковой связи и в итоге, протаранив атмосферы далеких планет, доходило до жителей развитых инопланетных цивилизаций.

— Дело в том…

— Во имя Аллаха, продолжай! — вскричала Зинат, от предвкушения свежей сплетни почти перевалившись через прилавок. — Куда ты идешь?

— В Королевский парк, на встречу со страховым агентом. Мне хочется, чтобы Алсана после моей смерти не нуждалась, но… — Он погрозил пальцем увешанной драгоценностями собеседнице с густо накрашенными глазами. — Я не хочу, чтобы она знала! Мысли о смерти, Зинат, ей неприятны.

— Слышишь, Хаким? Бывают же мужчины, которые заботятся о будущем своих жен! Иди, кузен, иди, не смею тебя задерживать! И не волнуйся, — прокричала она ему вслед, уже протягивая к телефонному аппарату руку с длинными загибающимися ногтями, — я ни слова не скажу Алси.

Алиби было обеспечено, и теперь Самад должен был за три минуты решить, что пожилой мужчина принесет молоденькой девушке; что пожилой коричневый мужчина принесет молоденькой белой девушке на перекресток четырех улиц, запруженных черными; что в таком случае подойдет в качестве подарка.

— Кокос?

Поппи взяла в руки волосатый шар и взглянула на Самада с растерянной улыбкой.

— Занятное сочетание… — Самад немного нервничал. — Скорлупа ореха, а внутри сок, как у фрукта. Снаружи коричневый и морщинистый, внутри белый и нежный. А в сумме совсем неплохо. Иногда мы используем его, — прибавил он, не зная, что еще сказать, — для приготовления карри.

Поппи улыбнулась; это была необыкновенная улыбка, осветившая каждую черточку прелестного лица, в ней сияло что-то светлое, не ведающее стыда, что-то, что было лучше и чище этой их тайной встречи.

— Прелесть, — сказала она.

* * *