Белые зубы

САЙДА: преклонение. При сайде пальцы должны быть сжаты и указывать в направлении киблы по линии ушей, а голова зажата между рук. Если ты кладешь лоб на что-то чистое: на камень, землю, дерево или ткань — это фард, и, как говорят (мудрецы), опустить нос вниз — это ваджиб. Не положено прижимать к земле только нос без серьезного оправдания. Если ты прижимаешь к земле только лоб — это макрух. Во время сайды надо по крайней мере трижды повторить «Субана риббийял-ала». Шииты говорят, что во время сайды лучше всего лежать на кирпиче, сделанном из глины Карбалы. Если ты ставишь обе ступни или хотя бы по одному пальцу каждой ноги на землю — это фард или ваджиб. Но некоторые мудрецы говорят, что это сунна. Потому что если ноги не касаются земли, то намаз не признается или считается макрухом. Ничего страшного, если во время сайды лоб, нос или ступни ненадолго перестанут касаться земли. Если во время сайды согнуть пальцы ног и повернуть их к кибле — это сунна. В «Радд-уль-мухтар» записано, что те, кто говорит…

Миллат дочитал до этого места, а впереди было еще больше трех страниц. Он покрылся холодным потом, пытаясь вспомнить все, что есть халал или хараам, фард или сунна, макрух-тарима (категорически запрещается) и макрух-танцихи (запрещается, но не так жестко). В отчаянии он сорвал с себя футболку, застегнул на своем торсе несколько ремней, встал перед зеркалом и занялся другим, более простым делом, которое знал в мельчайших деталях:

Ты на меня смотришь? Ты на меня смотришь?

На кого ж еще тебе, блин, смотреть?

Ведь больше здесь нет никого.

Ты на меня смотришь?

Он совсем увлекся, выхватывая невидимые пистолеты и швыряя невидимые ножи в дверцу шкафа, когда вошла Айри.

— Да, — сказала Айри, в то время как он растерянно молчал, — я смотрю на тебя.

Спокойно и кратко она объяснила про нейтральную территорию, про место и время. Добавила от себя, что просит его пойти на компромисс, помириться и не сердиться (все этого просили), а потом подошла к нему вплотную и положила холодный ключ на его горячую ладонь. Почти случайно коснулась его груди. В промежутке между ремнями, как раз там, где его сердце, сжатое полосами телячьей кожи, так сильно билось, что она ясно услышала его стук. У нее было мало опыта, поэтому неудивительно, что учащенное биение сжатого ремнями сердца она спутала с тлеющей страстью. Что касается Миллата, то его слишком давно никто не трогал, и сам он слишком давно никого не трогал. Прибавьте еще воспоминания, десять лет безответной любви, длинную-длинную историю, и станет ясно, что результат был неизбежен.

И вот соединились их руки, соединились их ноги, соединились их губы, они падают на пол и соединяются окончательно (они связали свои судьбы), занимаются любовью на молитвенном коврике. А потом все закончилось, так же резко и лихорадочно, как началось; они в ужасе отпустили друг друга (по различным причинам), голая Айри забилась в угол у двери — ей было стыдно и неудобно, потому что он явно сожалел о содеянном. А Миллат схватил свой молитвенный коврик, направил его к Каабе, убедился, что коврик лежит прямо на полу, что под ним нет ни книг, ни ботинок, что пальцы сжаты и указывают в направлении киблы по линии ушей, убедился, что и лоб и нос касаются пола, что обе ноги крепко уперты в пол, но пальцы ног не согнуты, что он преклоняется перед Каабой, но не ради Каабы, а во имя одного Аллаха та-ала. Он удостоверился, что выполнил все в совершенстве, пока Айри, плача, оделась и ушла. Он должен был удостовериться, что выполнил все в совершенстве, потому что верил: с небес за ним наблюдает большая камера. Он должен был удостовериться, что выполнил все в совершенстве, потому что это фард, а «тот, кто меняет объект преклонения, становится неверным» (брошюра «Прямая дорога»).

* * *