Белые зубы

Арчи ничего не ответил, и Айри уже решила, что разговор окончен, но несколько минут спустя, когда они проталкивались сквозь новогоднюю толпу на площади, мимо глупо озирающихся туристов, когда они шли к Институту Перре, ее отец сказал:

– Надо же, никогда об этом не думал. Но я запомню. Ведь трудно сказать, как повернется жизнь. Правда же? Так что отличная мысль. Думаю даже, надо подбирать билеты на улице и складывать в банку. Вот и будет алиби на все случаи жизни.

* * *

И все эти люди направляются к одной точке. К последнему месту действия. Огромному залу, одному из многих залов Института Перре; залу, в котором не проходят выставки и который тем не менее называется выставочный зал. К месту собраний, чистому месту. Белизна/хром/чистота/простота (так он был описан в дизайнерском проекте). Здесь собираются те, кто хочет собраться на нейтральной территории в конце двадцатого века. Реальное место, где они могут представить свое дело (будь то хоть реклама, хоть нижнее белье, хоть реклама нижнего белья) в пустоте, в стерильном вакууме. Естественная необходимость после тысячи лет давки и крови. Это место для всех одинаковое, чистое, благодаря ежедневным усилиям негритянской уборщицы со сверхсовременным пылесосом в руках. Это место охраняется по ночам поляком мистером Де Винтером – сторожем (как он себя называет, хотя официально он зовется секьюрити). Ночью можно увидеть, как он стережет это место, бродя по нему с плеером и слушая польскую национальную музыку. Любой прохожий может увидеть его сквозь огромное стекло, за которым акры охраняемой пустоты и объявление с ценой за квадратный фут квадратных футов этой прямоугольной пустоты длинной длины, широкой ширины и достаточной высоты для того, чтобы поместились три Арчи, если поставить их друг на друга, и еще влезла бы половинка Алсаны. И сегодня (а никакого завтра не будет) на стенах вместо обоев два огромных плаката с надписями НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ, выполненными самыми разными шрифтами: от нарочито древнего Century Gothic до современного Impact, – призванными создать ощущение тысячелетней истории (как гласил дизайнерский проект). Надписи серые, светло-синие и темно-зеленые, потому что именно эти цвета, как показали исследования, ассоциируются с «наукой и новыми технологиями» (фиолетовый и красный означают искусство, ярко-синий – «качество и/или надежность»), так как, к счастью, после стольких лет общей синестезии (соль+голубой уксус, сыр+зеленый лук) люди наконец могут правильно отвечать на вопросы относительно дизайна комнаты или обновления комнаты/мебели/Британии (так было в дизайнерском проекте: новый Британский зал, место для Британии и английскости, место Британии, Британское промышленное и культурное место…). Теперь люди знают, что они должны чувствовать при взгляде на матовый хром. Они знают, что значит национальная идентичность. Что значат эмблемы. Рисунки. Карты. Музыка. Кондиционеры. Улыбающиеся черные дети или улыбающиеся китайские дети или…….(заполните сами). Мировая музыка. Орел или решка. Кафельная плитка или паркет. Растения. Бегущая вода.

Они знают, чего хотят. Особенно те, кто в этом веке переместился из одного места в другое, как мистер Де Винтер (урожденный Войчич) – переименованный, обновленный. Они хотят, как в любой анкете, места, свободного места, только места, места, места…

Глава 20. О мышах и о памяти [99]

Как в телевизоре! Лучшего комплимента для реальности у Арчи просто не существовало. А тут даже еще круче, чем в телевизоре. Очень по-современному. От дизайнерских изысков просто дух захватывает, сидишь и пернуть боишься. Плюс эти кресла – пластиковые, без ножек, в форме «s»; ощущение такое, будто они согнулись сами собой; стоят рядком в десять линеечек – сотни две, наверное; а когда садишься, они подстраиваются под тебя – мягкие, но упругие. Удобство! Прогресс! Только и остается, что восхищаться их искусным изгибом, думает Арчи, погружаясь в одно из таких кресел, ему в его складывательной конторе такое и не снилось. Красота!

А еще здесь лучше, чем в телевизоре, потому что кругом полно своих. Позади, у самой стены, Миллбой (паршивец), Абдул-Джимми и Абдул-Колин; поближе в середке – Джош Чалфен, на первом ряду – Маджид с Чалфеншей (Алсана на нее и не глядит, но Арчи все равно решает помахать, а то как-то невежливо), а лицом к собравшимся (прямо напротив Арчи – у него тут наилучшее место) сидит Маркус – прямо-таки как в телевизоре: за длинным-длинным столом, облепленным микрофонами, точно роем, точно огромными черными брюшками пчел-убийц. Рядом с Маркусом четыре незнакомца: три его возраста, а один совсем старый, сморщенный – засушенный, если можно так выразиться. И на всех очки, как в телике. Правда вот, одеты они по-простому: на них не белые халаты, а свитера с треугольным горлом, галстуки и мокасины. Жалко.