Белые зубы

Действительно удачный брак. Тем летом 1976-го – жара, мухи и бесконечная мелодия из фургончика мороженщика – она жила как во сне. Время от времени ей хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в реальности всего этого. Кабинет Маркуса был в конце коридора с правой стороны; и дважды в день она проходила по коридору, посадив на одно бедро Джошуа, а другим – открывая дверь, просто для того, чтобы убедиться, что он на месте, что он настоящий; она целовала своего любимого гения, трудившегося над удивительными спиралями, над формулами и цифрами. Ей нравилось отвлекать его ненадолго и показывать, что еще научился делать Джошуа: говорить новые звуки, понимать новые слова, делать новые осознанные движения или подражать родителям – она говорила Маркусу, что он весь в него, а он отвечал, что это все хорошие гены, похлопывал ее по роскошным бедрам, взвешивал в руке ее грудь, шлепал по маленькому животику, явно восхищаясь своей земной богиней… и, довольная, она возвращалась в свой кабинет, как большая кошка, уносящая в зубах своего детеныша, покрытая тонким слоем счастливого пота. Она машинально мурлыкала себе под нос, вспоминая надписи в туалетах во времена их юности: Джойс и Маркус, Маркус и Джойс.

Маркус тоже писал книгу летом 1976-го. Не столько книгу (как считала Джойс), сколько исследование. Оно называлось: «Химерная мышь: практическая оценка и исследование результатов работы Бринстера (1974) об эмбриональном слиянии штаммов мыши на восьмиклеточной стадии развития». Хотя Джойс и изучала биологию в колледже, она не осмеливалась трогать огромный труд Маркуса, который страница за страницей рос у его ног, как земля, выброшенная из кротовой норы. Джойс знала свое место. У нее не было большого желания читать книги Маркуса. Ей было достаточно знать, что он их пишет. Ей хватало того, что человек, за которого она вышла замуж, пишет книги. Ее муж не просто зарабатывает деньги, не просто изготавливает что-то или продает то, что сделали другие, он творит новых существ. Он подошел к пределам воображения своего Бога и делает то, чего Яхве даже представить себе не мог: мышей с генами кроликов, мышей с перепончатыми лапками (по крайней мере, Джойс так это представляла. Впрочем, она никогда не спрашивала), мышей, которые год от года все больше становились такими, какими их хотел видеть Маркус. Сначала это было скрещивание наугад, потом химерное слияние эмбрионов, потом быстрое развитие, которое лежало за пределами понимания Джойс и к которому шел Маркус – микроинъекции ДНК, трансгенез посредством ретровирусов (за который он чуть не получил Нобелевскую премию в 1987 году), обмен генами при участии стволовых клеток – все то, над чем бился Маркус, все эти методы регуляции нарушений в работе генов способны внести в генетический код зародыша определенные указания, так чтобы они проявились в физических характеристиках. Маркус создавал мышей, у которых организм работал так, как он велел. И все это в гуманистических целях: найти лекарство от рака, церебрального паралича, болезни Паркинсона – с вечной верой в потенциальное совершенство мира, в возможность сделать его более разумным, более логичным (Маркус считал, что болезнь – это логический сбой в работе генов, точно так же как капитализм – не более чем логический сбой в функционировании организма общества), более эффективным, более Чалфенским. Он презирал фанатичных борцов за права животных – этих невыносимых людей, которых Джойс пришлось отгонять шваброй, когда слухи о том, что Маркус делает с мышами, дошли до некоторых экстремистов, – он презирал и хиппи, и «зеленых», и всех остальных, неспособных понять элементарную вещь, что научный и общественный прогресс едины. Отличительная черта Чалфенов, переходящая из поколения в поколение, – хроническая неспособность выносить дураков. Если вы возьметесь спорить с Чалфеном, приметесь отстаивать точку зрения тех странных французов, которые считают, что истина существует только как языковое понятие, или станете уверять его, что история меняется в зависимости от толкования, что наука метафорична, этот Чалфен спокойно вас выслушает, потом безнадежно махнет рукой, решив, что такой пустозвон не заслуживает ответа. Для любого Чалфена истина – это истина. А гений – это гений. Маркус создает новых существ. А Джойс, его жена, тщательно создает маленьких Маркусов.

* * *