Белые цветы

Это было сказано с глубокой обидой и болью. Недружелюбный, холодный взгляд, брошенный девушкой через плечо, особенно поразил Гульшагиду. Что же это такое? Неужели она чем-то неосторожно обидела Диляфруз? Или тут скрыто что-то более серьезное, еще не известное Гульшагиде?

Она вышла в коридор. На диване у окна сидела Асия, опершись о подлокотник. Она задумалась, рассеянно смотря в окно.

— Почему ты сидишь в одиночестве такая грустная, Асенька? — спросила Гульшагида, хотя и у самой было тяжело на сердце.

— Не могу войти в палату — все Аниса-апа перед глазами. Когда была жива, терпеть ее не могла, а теперь жалко… — Асия утерла слезы кончиком рукава. — Вот и Диляфруз тоже…

Утешая девушку, Гульшагида все же спросила:

— А при чем тут Диляфруз?

— Ах, не спрашивайте… Она как-то непонятно ведет себя… Не будем о ней… Мне очень грустно, Гульшагида-апа. Всякие мрачные мысли приходят в голову… Если у вас есть немного времени, поговорим о другом. Вы не рассердитесь на меня? Ведь вначале я оставила очень плохое впечатление о себе, правда? Я действительно какая-то странная…

— Я не люблю думать о людях плохо, Асия. А потом — мы врачи. Этим многое сказано…

— О вас здесь говорят разное, — вдруг открылась Асия. — Будто вы из богатой семьи, потому и гордая, ставите себя выше других…

Тень задумчивости легла на лицо Гульшагиды. Что за сплетни глупые ходят о ней? Кому нужны эти выдумки?.. Она грустно посмотрела куда-то вдаль, на видневшиеся за окном белые облака.

— Да, Асия, я действительно дочь очень богатых людей, — справившись с собой, серьезно и задумчиво сказала Гульшагида. — Когда я осиротела, меня растил и воспитывал народ. А народ — он большой и очень богатый…

— А потом что было с вами?

— Что было потом, Асия, я расскажу когда-нибудь после.

— Вы не доверяете мне, думаете, что не сумею сохранить вашу тайну? — обиделась девушка.

— Нет, нет, Асия! Мне сейчас очень трудно говорить о себе. Слишком много накопилось всего. А вот вы — другое… Вы гораздо моложе меня. Вам, пожалуй, было бы легче рассказать о себе.

— Я не знаю, с чего начать, смущенно и в тоже время доверчиво сказала Асия.

— С чего хотите. Каждая сторона жизни по-своему интересна. Обычно девушек больше всего волнует любовь. Не правда ли?

— Ой, не знаю… Я многим ребятам нравилась. Мне говорили, что я красивая, — засмеялась Асия. — Разве может быть красивой худая, болезненная девушка с длинной, как у гуся, шеей? Если любили меня, так не за красоту, а, наверно, за хорошую игру на гармонике. Не задевали меня, побаивались моего своенравного характера, — ведь мне недорого стоило разругать в пух и прах слишком навязчивого парня. Но как. я ни сердилась на парней, они все же интересовались мной… Какие-то годы я жила легко и бездумно, опьяненная своей юностью и вниманием ребят. Все мечтала о консерватории, а учиться поступила… в техникум связи. Два курса уже закончила. Но эта специальность оказалась мне не по душе. Все подумываю, чтобы уйти из техникума. А куда — еще сама не знаю. И вообще не знаю, что будет со мной… Из-за болезни целый год вовсе не могла учиться. И вот — опять осень… Другие учатся, а я все еще валяюсь в больнице…

Асия помолчала, худенькой рукой убрала упавшую на лоб прядь волос и вдруг улыбнулась.

— Теперь, возможно, все идет к лучшему. Я познакомилась с одним студентом из мединститута. Ильдаром его зовут. Вот этот Ильдар как-то незаметно и оттеснил прежних моих поклонников. Я стала думать только о нем. Он несколько раз делал мне предложение, но я говорила: «Подожди, вот кончим учиться…» Он был уже на четвертом курсе. И вдруг решили перевести его в Военно-Морскую медицинскую академию. Я очень рассердилась на него, заявила: «Или я, или академия». А он отвечает: «И ты и академия».

— Мы поссорились, — продолжала Асия свой рассказ — и на глазах Гульшагиды будто взрослела с каждым словом. — Знаете, я решила проучить его. В этом возрасте все мы, девчонки, не прочь проявить свой норов и власть над парнем. «Ах, так! Ну, посмотрим!» — сказала я. И перестала встречаться с ним. Вот так я и дурила… Он уехал в академию. Потом посыпались письма. Сперва мне нравилось играть роль несправедливо обиженной девушки, а у самой душа так и пылала. Наконец не выдержала — стала и сама писать ему. Так прошел еще год.