Белые снега

Каляч сидел у костра, и пламя освещало его загорелое, исхудавшее в долгом пути лицо. Он приехал вчера вечером и разом узнал все новости. Тэгрын сказал, чтобы он и не пытался отбирать дочь у Пэнкока, и Каляч понял: те, кто оставался в Улаке, ничего не сделали…

И вот теперь они сидели перед ним, пытаясь вершить суд и попрекать его тем, что он не исполнил их тайного наказа, не сдержал своего слова.

— Значит, вдвоем вернулись… — задумчиво повторил Омрылькот.

— Я вижу, что и у вас тут все в порядке, — необычно дерзко ответил Каляч.

— Мы здесь все на виду, — сказал Млеткын. — Нам не удалось даже придавить их снежной лавиной. Кругом глаза и глаза да разговоры о будущем пароходе, который привезет несметные богатства… А ты ведь один ехал. Сколько было дней и ночей наедине. Наверно, и в пургу Драбкин иной раз уходил от палатки…

— В пургу его из палатки не выгнать, — холодно заметил Каляч.

— Ну хорошо… Наверное, и в воду падал…

— Вот это было, — подтвердил Каляч, вспомнив, как Драбкин переплыл разводье. — Но вы забыли, что тангитаны плавают, как моржи.

— Вот в это время его, как моржа…

Каляч пристально посмотрел на Млеткына. Сильно сдал шаман за последние месяцы.

— Вам легко говорить, — вздохнул Каляч, — но я тоже живой человек. И Драбкин живой…

— Видать, ты с ним подружился, — насмешливо заметил Млеткын. — Надо было другого посылать.

— Вот сам бы и поехал, — огрызнулся Каляч.

Омрылькот смотрел на огонь. Над пламенем висел котел со свежей утятиной. Прошел год, а ничего не сделано. Одни лишь уступки. В Совете все чаще поговаривают о том, что надо сделать общими вельботы, байдары и даже ружья. Правда, Сорокин пока не настаивает. Он говорит, что это дело важное и торопиться не следует. Сам Омрылькот чувствовал какую-то внутреннюю усталость, чего у него никогда не было. Видно, подкралась к нему настоящая старость. Быть может, только весенняя моржовая охота развеет горькие мысли, может, унесет ветер Берингова пролива тяжесть, давящую на сердце.

— Не надо ссориться, — миролюбиво сказал он Млеткыну и Калячу. — Впереди у нас много дел.

Он посвятил их в разговоры об обобществлении орудий лова и вельботов.

— Пока у нас будут только товарищества, томгылат-гыргыи, у Вамче и Вуквуна свои вельботы, охотиться они будут совместно, как и раньше. И мы тоже.

— Не важно, как это будет называться, — заметил Каляч. — Главное — все осталось по-прежнему.

— Это и есть основное дело, — сказал Омрылькот. — Все остальное можно отдать. Пусть занимаются своей школой, помощью женщинам, пусть их тешит своими грубыми шутками Панана, главное, нам оставить в своих руках вельботы и оружие. Вот если мы и это потеряем — тогда… считайте, что потеряли все.

Женщина поставила деревянное блюдо со свежей утятиной, и все принялись за еду.

В тот же час в школьном домике, в жилой его части, Драбкин продолжал свой подробный отчет о поездке. В день приезда милиционер направился прямо в ярангу Наргинау, словно к себе домой. На укоризненный взгляд Сорокина он заявил, что в ближайшее время, может быть, даже в дни Первомайских празднеств, он оформит свои отношения с Наргинау самым законным образом.

— А ты-то сам как? — спросил он Сорокина.

Учитель пожал плечами. Что он может сказать? Может быть, действительно надо пожениться. Только как они будут жить с Леной? Врозь? Ведь и Наргинау с Драбкиным, и Пэнкок с Йоо в одном селении… А его Леночка…

— Знаешь, есть идея пригласить нуукэнцев на Первомай, — сказал Сорокин.

— Это само собой, — заметил Драбкин, — как у тебя с Леной?

В ответ Сорокин рассказал о покушении.

— Будем вести следствие, — решительно заявил милиционер.

Поговорили об организации товарищества, артелей по совместной охоте.

— По существу, здесь ничего не меняется. Люди остаются в своих производственных объединениях, которые и до нас были. Выходит, нашей заслуги тут нет ни на грош.

— А ты погоди сразу искать заслугу, — наставительно произнес Драбкин, — может, эти люди давно нашли то, что мы хотели им сверху насадить?

— Но ведь кто во главе этих артелей? — напомнил Сорокин. — Гаттэ, Омрылькот, Вамче, Вуквун, те же люди.

— Предложить поменять, — сказал Драбкин.

— Я советовался с Тэгрыном. Он опасается, хочет повременить. Ведь главное — распределение добычи. Вот тут уже надо смотреть в оба, чтобы все было по справедливости.

Решили навестить Пэнкока и договориться с ним насчет торжественной записи брака в Совете в день празднования Первомая. В подарок захватили плитку чаю и несколько кусков сахару.

Пока шли к яранге Пэнкока, Драбкин оглядывался, смотрел по сторонам, с радостью узнавал то одно, то другое место, словно вернулся в родное село.

— Знаешь, что я тебе скажу, Петь! — неожиданно вымолвил он, — здесь самое длинное время года — весна. Помнишь, когда она началась? Солнце тогда только начинало подниматься над землей. А сколько времени прошло! И впереди еще сколько до настоящего лета!

Яранга Пэнкока даже снаружи больше не выглядела заброшенной и осиротевшей. Снег вокруг был аккуратно убран, прокопаны канавки для талой воды, которая уже появлялась в дневные часы.