Белые снега

— Ии, — ответил Пэнкок.

Он опустился на корточки и стал разглядывать сына. Мальчишка настороженно смотрел на незнакомого мужчину и с трудом сдерживал слезы.

— Ты совсем большой мальчик, — тихим, сдавленным голосом произнес Пэнкок.

— Он хороший сын, — гордо сказала Йоо.

— Я знаю, как тебя зовут. Ты Иван-Тынэвири.

— Это верно, — спокойно проговорила Йоо. — Так его зовут.

Толпа молча, с затаенным волнением наблюдала за встречей Пэнкока и Йоо.

— Иван, — сказала Йоо, — это твой отец.

Она легонько подтолкнула мальчика к Пэнкоку. Но парнишка вцепился в материнский подол и опустил глаза.

— Ну так пойдем домой, — так же спокойно сказала Йоо Пэнкоку.

И все трое медленно пошли по улице, мимо нового интерната, рядом с которым высились мачты радиостанции с металлическими оттяжками, мимо домика медицинского пункта, мимо старых яранг, мимо обложенных дерном мясных хранилищ. Они чувствовали, как следят за ними десятки любопытных глаз.

Вот и своя яранга. Теперь их никто не видит. Йоо кинулась на грудь Пэнкоку и зарыдала. Заплакал и малыш, цепляясь за материнскую камлейку.

— Ну почему у нас не так, как у тангитанов! — говорила сквозь слезы Йоо. — Драбкин, возвращаясь даже после двух дней отлучки, прямо на берегу при всех целует Наргинау. А почему нам нельзя? Почему?

Пэнкок гладил жену по волосам и утешал:

— Погоди немного, и мы тоже будем так жить… Самое главное, что я вернулся! Это самое главное. Ты не знаешь, как я тосковал по тебе!

Пэнкок, уже никого не стесняясь, плакал. Собаки удивленно смотрели на всхлипывающих, сплетенных в один клубок людей.

Отняв залитое слезами лицо от Йоо, Пэнкок взял на руки сына:

— Не плачь! Посмотри на меня — я твой отец!

— Нет! — сквозь слезы ответил мальчишка. — Ты худой и страшный. Я не хочу…

— Это твой отец! — резко прикрикнула на него Йоо.

Мальчишка испуганно замолчал: мать никогда так сердито не говорила с ним.

Наконец, немного придя в себя, Пэнкок рассказал, как он добрался до Улака. И гордо добавил:

— А я стал учителем. И бумага у меня на это есть.

— Мандат? — спросила Йоо.

— Диплом называется. Сам профессор Богораз подписал, тот самый, которого у нас Вэипом зовут.

— Пишущий человек из легенды? А разве он жив? — удивилась Йоо.

— Жив, — ответил Пэнкок. — Хорошо говорит по-чукотски, правда, будто оленевод с Колымы. Все наши сказки знает, записал их в толстые тетради. И еще — он составил первую книгу на нашем языке. Завтра ледокол привезет.

— Первая книга? — с радостью переспросила Йоо. — Ты видел?

— Не только видел, но и держал в руках. Я в Москве ходил в мастерскую, где делают книги. Трудная работа! Глаза какие надо иметь! Ведь буковки маленькие да еще повернуты в другую сторону!

Йоо, слушая Пэнкока, разжигала костер.

— Может, пока поешь холодного моржового мяса? — спросила она мужа.

— Давай! — почти вскрикнул Пэнкок и, погружая пальцы в мелко нарезанное густое месиво, признался: — Я часто вспоминал моржатину.

Несколько минут он молча ел, наслаждаясь вкусом мяса.

— Еда в Ленинграде плохая, — рассказывал Пэнкок. — Правда, там всякого хлеба много, молоко есть, яйца домашних птиц, конфеты, но с мясом — худо.

— Нет мяса? — спросила Йоо.

— Мясо вроде есть, но оно светлое какое-то и не сытное. И еще эти котлеты. — Пэнкока даже передернуло от одной мысли о них.

— Я и так вижу, что ел ты там плохо, — ласково сказала Йоо, ставя на столик холодные ласты и горячее, только что сваренное мясо. — Похудел-то как.

— Болел я там, — сказал Пэнкок, — кашлял. А ты письма мои получила?

— Получила. Такая радость была! Только родила Ивана, а тут от тебя письма. Вслух читали. Ты ешь, ешь…

— Да я уже наелся, — Пэнкок выпрямился, оглядел ярангу и с удовлетворением заметил, что все на месте и моржовые кожи на крыше новые.

— Это Совет мне новые кожи дал, — сказала Йоо. — Постановление сделали. Да и отец заходил, помогал. Особенно когда Иван родился.

Пэнкок говорил, ему отвечала Йоо. Разговор шел то о событиях, происшедших за время его отсутствия в Улаке, то Пэнкок принимался рассказывать о жизни в Ленинграде, о Москве. О чувствах, переполнявших их сердца, они не говорили, да и разве можно выразить словами ту радость, тепло и нежность, что светились в каждой улыбке, в каждом взгляде, в каждом едва уловимом движении. В ярангу вернулась большая любовь и, словно доброе, ласковое облако, окутала их, заполнила собой и полог, и чоттагин… и готова была выплеснуться наружу.

Чуть поодаль сидел Иван и настороженно следил за чужим дядей, которого называли его отцом. Пэнкок ласково посматривал на сына и этим смущал его. Но когда мальчик поел с отцом из одного кэмэны — лед отчуждения растаял. Иван стал отвечать на вопросы и больше не плакал.

— Новые учителя приехали: Сергей Глотов и Татьяна Молина. Хорошие ребята, веселые. Наргинау по-прежнему играет на гармошке и в интернате работает.

Йоо рассказывала, а сама не сводила глаз с Пэнкока.