Белые одежды. Не хлебом единым

И еще прошли сутки. В химическом стакане теперь кипела буря — там бился о стенки плотный рой, по дну стакана скакали и сталкивались десятки бескрылых мушек. На третий день в институте, проходя мимо цитологической лаборатории, Федор Иванович увидел через открытую настежь дверь Елену Владимировну и, как всегда в последнее время, прохладно, мимолетно кивнул ей. Кивнула и она и продолжала свой разговор с молоденькими лаборантками. Больше он ее в этот день на работе не видел. Идя домой, он ломал голову: придет ли? Ведь приглашение он сегодня не повторил. И еще: нужно ли купить цветы? Нет, после всего, что ему стало известно, нельзя. Это вызовет недоумение. Она так хорошо умеет пожать плечиками. Конфеты? Это то же, что и цветы…

Он все-таки купил небольшую коробку сливочных помадок, белый батон и триста граммов масла — все, что нужно для холостяцкого чая. Придя домой, он, чтобы не было похоже на свежую покупку, съел несколько помадок и не почувствовал их вкуса. Оставшиеся встряхнул в коробке. Все припасы спрятал в письменный стол, поставил на электрическую плитку полный алюминиевый чайник, закурил и лег на койку. Выкурив одну папиросу, тут же взял другую. «Вот как неожиданно попался! — подумал он. — Прямо заболел! — И замер, усиленно дымя. — Сейчас придет — надо опомниться, взять себя в руки. Надо выстоять этот единственный и последний раз. Стригалев хороший человек, он сильно похож на того, на геолога. Как бы от его имени явился получать долг. Подбивать под него клин — позор и свинство, и вообще невозможное дело. И потом, здесь будет действовать автоматика — там ведь тоже понимают, и чем больше будешь навязываться, тем отвратительнее предстанешь. Клин! Тьфу!» — Он мысленно даже плюнул себе в физиономию и потянулся за третьей папиросой.

— Да, да! — Он вскочил с койки, услышав легкий стук в дверь, и бросился открывать окно, чтобы вытянуло дым.

— Это я, — сказала она, входя, как врач к больному, — серьезная и официально-приветливая. Быстро огляделась, поставила на стол флакончик из-под духов — с эфиром. Жестом пригласила приступить к делу.

— Вот они, — сказал Федор Иванович, ставя на стол химический стакан с мушками. — По-моему, и так уже видно, что монах прав.

— «Видно» — это еще не доказательство. Вот когда мы подсчитаем… Я уже десятки раз считала и каждый раз… Всегда подхожу к этому подсчету как к чуду. Это «один к трем» — всегда руки дрожат!

— У меня тоже что-то вот тут… — Федор Иванович показал туда, где у него была ямка между шеей и грудью. — Я-то никогда еще не считал. Скажу вам, что вообще я впервые буду держать в руках… видимо, настоящие объективные данные.

— Видимо? — спросила она, поведя на него повеселевшими глазами. — Хотя да, вы ведь не верите, вам надо знать. Мы их сейчас усыпим. — Она наклонила флакон над ватой в горловине стакана. Пряно запахло эфиром. — Капнем им сейчас… Есть у вас чистая бумага? Подстелите скорее вот сюда. Вот так…

И, вынув из стакана вату, она вытряхнула на белый лист мгновенно уснувших мушек, похожих на горсточку проса.

— Вы прово́дите эксперимент — вы и считайте.

Федор Иванович начал передвигать мушек кончиком карандаша, отделяя крылатых от бескрылых.

— Сорок восемь, сорок девять… — шептал он, шевеля бровью и сопя.

— Побыстрее, а то начнут просыпаться!

— Девяносто две, девяносто три… Крылатых девяносто восемь!

— Запишите — и крылатых обратно в стакан. Вату сразу на место. Считайте бескрылых!

Бескрылых оказалось тридцать четыре.

— Всего сто тридцать две, — сказала Елена Владимировна. — Теперь пишите. Умеете пропорции составлять? Сто тридцать два относится к тридцати четырем, — тихонько загудела она, почти касаясь щекой его уха, — как четыре к иксу.

— Да, да… — кивал Федор Иванович. — Да. Икс получается — один и три сотых.

Высчитали и долю крылатых мушек — получилось две целых и девяносто семь сотых.

— Ну вот. Теперь вы своими руками сделали «один к трем». — Елена Владимировна откинулась и посмотрела на него прямо — в упор, через большие очки. — Три сотых — это можно не считать. У крылатых могли погибнуть два яичка…

— Да, понимаю, Елена Владимировна, понимаю ваш взгляд, — сказал он, краснея. — Спасибо. Больше ничего не могу сказать…

Тут захлопала крышка чайника. Федор Иванович выдернул шнур из розетки. Помолчав, побарабанив пальцами по столу, он сказал:

— Я собирался чай пить. Не разделите со мной?

— А если не разделю?..

— Н-не знаю, что и сказать. Такой вариант не был предусмотрен.

— Вы какой-то в последние дни… Исчезаете как-то. Вот сейчас — получили что надо, свои достоверные данные, — и сразу исчезли, нет вас. Вам не наговорили про меня ничего?

— Н-нет. Я забыл вам отчитаться за свой визит к Ивану Ильичу. Микротом я отнес, он был очень рад, и мы хорошо поговорили. Наверно, будем друзьями. Если примет мою дружбу. И даже если не примет… я всегда буду ставить его интересы выше своих… Он вернул вам портфель?