Белые одежды. Не хлебом единым

— Ну… Петр Леонидович, очень длинный ответ. А кратко скажу — вам может не понравиться. Конечно, Кассиан Дамианович прав, береза породила ольху, а вейсманисты-морганисты хотели нанести удар по советской науке… И это было вовремя остановлено.

И при этом настолько пристально смотрела на Варичева, что ему пришлось отвести глаза.

Все чувствовали, что это еще не конец. В начале октября в обеденный перерыв ректор срочно собрал у себя всех преподавателей. Мрачно смотрел он на каждого, кто входил в кабинет. Он словно собирался произнести речь над гробом. Под его дрожащей рукой на столе ерзали несколько листов бумаги. Это была отпечатанная на машинке статья из «Проблем» о березовой ветке.

— Товарищ… В общем, один товарищ принес… По понятным причинам не могу назвать…

Дрожащими толстыми пальцами он схватил листы, неловко дернул в сторону. Опять схватил, потянул на себя и бросил. Все лицо его повисло от страха и стало еще больше похожим на кормовую свеклу. «Или на картофелину», — подумал Федор Иванович. Эту картофелину можно было повернуть обратной стороной вперед и все равно получилось бы то же лицо, те же малые выпуклости и изъяны, которые назывались носом, глазами, ушами и ртом.

— Мы требуем от вас, — сказал Варичев, враждебно потолкав пальцами листы, — настоятельно требуем внимания и бдительности. Нельзя допустить… Требуется максимум… Усилить подход… Это же завтра дойдет… Надо узнать, — кто… Не можем же мы, товарищи, вечно расписываться в бессилии!.. — Он ударил по столу мягким кулаком. — Какая-то сволочь!.. Может, всего-то один человек, а мы…

Но дня через три произошла вещь пострашнее. И случилось это почти рядом с кабинетом ректора — в малом конференц-зале, где висела целая галерея портретов — советские выдающиеся почвоведы, животноводы, агрономы и селекционеры. Открыв рано утром этот зал, уборщица обнаружила в ряду портретов брешь — исчез портрет академика Рядно. Через полчаса у ректора собралось совещание. Варичев, развесив толстые бледные губы, словно прижатые к стеклу, безнадежно глядя в пространство, сообщил о небывалом, чрезвычайном происшествии, о чепэ, как он назвал исчезновение портрета. Он не успел закончить свою речь, от которой на всех повеяло страхом и предчувствием невеселых перемен, как вбежала Раечка и попросила его взять трубку. Он повернулся к телефону и, слушая, вдруг схватил себя за рот, стал тянуть губу. Потом бросил трубку.

— Нашли…

Пропажу нашли на факультете растениеводства, в мужской уборной. Портрет висел там вниз головой…

Немедленно была назначена следственная комиссия во главе с Ходеряхиным. Он очень серьезно отнесся к делу. Приступая к допросу очередного оробевшего студента, долго молчал, и это постепенно придало всему дознанию комический оттенок. Следы привели дотошного чудака в ту группу, где была Женя Бабич. Отличницу вызвали на допрос, она охотно пришла и уселась перед Ходеряхиным, подчеркнуто уставилась, любуясь торжественным и важным следователем. Костер веселья не угасал в ней до самого конца беседы, когда Ходеряхин, отложив ручку, решил поговорить с девушкой напрямик.

— Ты же отличница, — сказал он. — Мы не думаем, чтобы лично ты могла быть участницей этой вылазки. На тебя это не похоже. С какой стати под конец, когда впереди диплом с отличием… Но слушай, ты же можешь многое знать. Женя, помоги нам. Это никак не помешало бы…

Веселье, бившее из глаз Жени, мгновенно сменилось таким же брызжущим гневом. Она покраснела, поднялась:

— Ничего себе…

— Мы, конечно, сохраним в тайне… — поспешил успокоить ее Ходеряхин.

— Ничего себе… Я чувствую, что у меня появляется трезвый взгляд на моих преподавателей…

— Ты напрасно. Я думал, что как отличница…

— Если бы я даже знала… — она сверкнула слезами, глядя на Ходеряхина, — если бы я даже знала что-нибудь, я ничего вам не сказала бы. Даже гори мой диплом десять раз. Синим пламенем. Потому что это же мальчишеская шалость, поймите, не больше. А вы, взрослые дяди, знаю, выпрете их из института. У вас все — вылазки, происки, чепэ, никак не меньше. Когда вы наконец станете нормальными людьми… — Эти последние ее слова донеслись до Ходеряхина, когда Женя уже закрывала за собой дверь. В коридоре ее ждала целая компания студентов.

Вот какая она стала. Очень изменилась за несколько месяцев. Это обстоятельство и стало предметом обсуждения в комнате с фанерной стенкой — в той самой комнате, где Федор Иванович когда-то объявил, что он бросает курить.

— Я ей говорю, — простодушно повествовал Ходеряхин, — «ты же пойми, тебе же через год диплом получать с отличием. Дурочка ты этакая, тебе же это зачтется!» Ка-ак она вскочит!..

— Девка куда-то растет, — сказала Побияхо серьезно. — С нее нельзя глаз спускать.

— Она сказала, вы их выпрете. Их! Чувствуешь, Анна Богумиловна? Их там не один. И она, конечно, знает…

— Коне-е-ечно! — длинно протянула мирным басом Побияхо.

— С отличием ей давать нельзя. У ней тенденция эта заметна — в тот лагерь переметнуться.