Белые одежды. Не хлебом единым

С детским удивлением и с любопытством ученого встретила она приход в ее жизнь этой темной силы. И больше не расставалась с нею, с каждой ночью все больше вникая в эту страсть, и эти ночи понеслись одна за другой, непохожие, пугающе новые. Захватывали иногда и день. Так что Федор Иванович, который с невольной робостью наблюдал этот ее рост, даже стал подумывать: не наступит ли у нее теперь стадия интереса к другим мужчинам?

И был еще вечер, последняя суббота апреля. Они лежали, полуодетые, на его постели, и вдруг он почувствовал, что Лена не с ним, что ее милая, непредсказуемо разнообразная сущность, которую он так любил, куда-то улетела. И, совсем неожиданно и не таясь, Лена слегка разомкнула его объятия и посмотрела на часы.

– Тебя нет со мной, – со стоном сказал он и отвернулся.

Она бросилась его целовать.

– Ну разве я не с тобой? – Она снова и снова приникала к нему.

– Только тело, только тело! Оболочка! – И, поглядев ей в глаза, всматриваясь, он отчетливо добавил: – Только перья! Обронила в болото перо…

– Ничего ты не понимаешь. Скажи, ты счастлив со мной?

– Не совсем…

– Но все-таки частица есть. Есть? Вот и не ставь ее на карту. Я сейчас уйду на два часа. А ты лежи. Можешь даже заснуть. И смотри не ходи за мной. Береги то, что есть. Его больше, чем ты думаешь. Ладно? Ах, я уже опоздала!

И, легко отстранив его, она спрыгнула с постели и быстро начала одеваться.

В окнах уже стояла весенняя томительная синь. Лена помахала ему и ушла. А вернулась не через два, а через четыре часа. Посмотрела ему в лицо, потемнела:

– Ладно. Я постараюсь реже ходить туда…

Это было в субботу. А в воскресенье, уйдя на полчаса в магазин, она, должно быть, услышала какой-то зов. Федор Иванович сразу это почувствовал. К вечеру тягостное чувство его усилилось, – она начала тайком поглядывать на часы и один раз в коридоре в отчаянии сплела пальцы и заломила их.

– Я прилягу, – сказал он и как бы подавил зевок. – Какая тоска – завтра опять на работу. Ложись и ты, а?

– Ты располагайся, а я немного постираю. Ложись, я скоро приду.

Он разделся и аккуратно сложил на стуле брюки, повесил ковбойку. Взяв газету, громко зашелестел ею. Опять зевнул, уронил газету и, повернувшись на бок, зарылся лицом в подушку.

«Раз ты меня продолжаешь обманывать…» – Он зажмурился, чтоб подумала, что спит. Были слышны тихие шаги в другой комнате – она подходила к двери, заглядывала. Ушла в ванную, пустила громадную струю воды. Потом по лицу его скользнуло как бы дуновение ветерка – она неслышно подходила проверить.

«Господи, это моя жена! – думал он. – Как скрытны люди! Где же берега твоей загадочной жизни? Вот сейчас ты думаешь о чем-то, а может быть, и о ком-то, только не обо мне. Но вчера – только вчера – что же это было? Вчера у тебя был всего лишь кратковременный обморок любви. И вчера ты думала не обо мне – вникала в свои временные переживания. К сожалению, этот обморок быстро проходит. И ты начинаешь смотреть на часы. Хватить бы их об пол. Нет, надо кончать с этим. – Он старался дышать тихо и мерно. – Ты попалась, попалась, дружок».

Вода в ванной тяжело гремела. Он чуть приподнял голову. Лены не было. «Наверное, уже на лестнице…» Он вскочил. Точно и быстро двигаясь, оделся, сунул ноги в тапочки. Ее не было и в коридоре. Набросив «мартина идена», он неслышно открыл наружную дверь. Далеко внизу щелкали ее быстрые каблучки. Хлопнула дверь подъезда. Оставив незапертой квартиру, он понесся вниз гигантскими скачками. Приоткрыл дверь подъезда. Лена в синей, принадлежавшей ему телогрейке, наброшенной на плечи, сквозь сумерки легко бежала через двор к тому, знакомому подъезду. Зарычала пружиной дверь. Тут Лена остановилась, посмотрела назад – на окна, на свой подъезд. И скрылась. И дверь тяжелым ударом как бы прибила этот миг, поставила точку на всем.

Он перебежал двор по сухому асфальту. С напряженной медленностью обманул пружину двери и без звука скользнул в подъезд. Ее замедленные шаги стучали наверху. «Лифт не работает», – прочитал он мельком и неслышно запрыгал по лестнице, с первой ступени на третью, на пятую, попадая в такт ее шагам. «Выясним теперь, у кого ты пропадаешь все время, – бежала рядом с ним мстительная мечта. – Потом объяснимся раз и навсегда, и ты навсегда перестанешь применять ко мне свою завиральную теорию. И у нас больше никогда не будет белых пятен. Если вообще останется что-нибудь…»