Белые одежды. Не хлебом единым

– Сынок, что с тобой случилось? – помолчав, тихо спросил старик. – Чем они тебя опоили? По-моему, ты захромал на вейсманистско-морганистскую ногу. Вижу, ты сам не чувствуешь, что ты сейчас мне брякнул. Сам план разговора, сам анализ говорит, что ты немножко того… Присматриваешься к ним. Смотри, епитимью наложу. Тысячу прививок сделаешь мне.

«Острит – значит, пронесло», – подумал Федор Иванович.

– Самый большой грех под конец, – сказал он, смеясь. – Тут, когда Стригалев уходил, у него в столе Краснов нашел семена. Шесть пакетиков. Я решил не отдавать. Это не микротом…

– Пр-рявильно! – сверкнул глазами Кассиан Дамианович, совсем не замечая внимательного взгляда «сынка».

– Пусть, думаю, мой академик меня поколотит, епитимью наложит, а семена из рук не выпущу. Сначала высею весной, посмотрю, с чем имеем дело, а потом…

– Эти семена у кого? У Краснова? Я их сегодня все заберу. Чтоб не смущали…

– Вот только Краснов…

– Краснов заткнется и будет молчать.

Через час, распаренные и потные, они сидели в комнате для приезжающих и пили чай. Выпив чашку и подставив ее под чайник – чтобы Федор Иванович налил вторую, – академик наконец заговорил о деле:

– Мне тут Цвях подсказал: пусть Дежкин принимает все картофельное хозяйство Троллейбуса. А я думаю – еще и расширим. Будет проблемная лаборатория и опорный пункт нашего московского института. Поставим теоретические работы и дадим Родине сорта. Цвях о тебе очень высокого мнения. Задача – изучить весь материал, имеющийся у вас в наличии на сегодняшний день. К весне определим и конкретные объекты. Это что касается сортов. Как ты думаешь? Привлечешь фитопатологов, Вонлярлярского, биохимиков.

– Я так вас и понял, когда по телефону… Я листал их журналы. Там, среди оставленного ими наследства, есть перспективные образцы.

– Вот такой ты мне и нужен. Я в Москве подумал, а Федька здесь уже дело делает. Это тот стиль, который мне по душе.

– А что касается теоретической работы, – деловито, негромко продолжал Федор Иванович, – то и для этого здесь есть много данных, наводящих на серьезные мысли. Когда я их ревизовал, я наткнулся… мне показалось, что они тайком готовили материал для сопоставления методов. Конечно, с выводами в их пользу. Поймать за руку не удалось… А может, ничего такого они и не собирались. Во всяком случае, они уже проделали треть того, что нужно было бы сделать нам, Кассиан Дамианович… Если бы мы – по своему плану – предприняли такое сопоставление. Главное – нам никаких упреков, сам противник все сделал и записал в журналы!

– Федька! Вот это как раз нам и надо. Составляй скорей план и пришлешь мне.

– План уже есть, – сказал Федор Иванович. – Набросок. Это будет большая работа. Года на четыре…

– А если на два? Будем медлить – нас капиталистический мир обгонит.

Федор Иванович внимательно на него посмотрел:

– Надо же увенчать сортом… Хотя бы уверенно заявить, что дадим…

– Ну и увенчаем! Почему не увенчать? Заявим через год, а увенчаем через два!

– Хотите перещеголять академика Лысенко? Хотите подарить Родине вторую ветвистую пшеницу? – не удержался, ядовитейшим тоном сказал Федор Иванович. Но нет, он этого, оказывается, не сказал. В первый раз с ним случилось такое. Притом само собой. Вся энергия ядовитого протеста вдруг сжалась, и он промолчал. Только в глубине глаз мгновенно пробежала остренькая серебристая змейка.

– Пиши – на два года, – твердо распорядился ничего не заметивший академик Рядно. – Это будет замечательная работа. Пора тебе выходить на большую дорогу…

Федор Иванович тонко улыбнулся, и улыбка его сказала: «Как это понять?»

– Не переиначивай батькины мысли! На большую – в смысле капитальных работ. Хватит смеяться над батькой, пора становиться зрелым, серьезным ученым. Я буду руководить. Для публикаций дадим зеленый свет. Давай, сынок. План ты мне завтра вручишь?

– Вручу сейчас. Вот он, в столе…

Поглядев на него с немым восторгом, Кассиан Дамианович надел квадратные черные очки, опустил в стакан с чаем большую таблетку и, прихлебывая свой напиток, постукивая «кутнями», принялся листать план. Федор Иванович устремил на него свой прохладный, как бы ласкающий взгляд. Глядя на старика и двигая бровью, он то и дело закипал: «Народный академик! Ничего твой пустой орех не варит в селекции. Господи, он держал меня за фост! Читай, читай. Пусть, пусть будет два года. Нам кое с кем и двух хватит, успеем и с теоретической работой, и увенчаем!»

– Ты что на меня смотришь? – спросил вдруг старик, не поднимая головы от страницы.

– Изучаю, Кассиан Дамианович.

– Изучай, сынок, изучай. Полезно.

Потом перевернул страницу и, продолжая читать, он вдруг проныл:

– А для чего ты меня изучаешь? А?

– Думаю, даст он мне докторскую степень или нет?

– Ты еще сомневаешься, дурачок?

Отложив план, он растянулся на койке Федора Ивановича:

– Не возражаешь? Пусть батькины кости немножко понежатся. Люблю после бани. Так он наконец проговори-и-ился! Доктора хочет!

– Кассиан Дамианович! Плох тот солдат…