Белые мыши

– А чего? Что есть, то и есть, – он снова начинает посапывать.

– Одной Аманды, чтобы спасти нью-йоркское шоу, не хватит, – говорит Биби. – Тебе придется найти кого-то на место Джины.

– К черту Джину. Верно, Джейми?

Я, не оглядываясь, качаю головой:

– Кто такая Джина?

– Да я тебе про нее рассказывал. Была моей помощницей, пока не ушла.

– Не помощницей, а партнершей, – говорит Биби.

– То-то и оно. Я нуждался в помощнике, а получил партнера. Вон Джейми вполне может поработать вместо нее.

Ладонь Осано ложится мне на плечо. Биби возражает: «У Джейми нет опыта», но Осано ее игнорирует. Просто трясет меня за плечо и спрашивает:

– Как насчет этого? Ты чешешь спинку мне, я тебе. Ты позаботишься о Луизе, Луиза об Аманде, а я о тебе. Звучит неплохо?

– Я не могу быть твоим помощником. Я ничего не умею.

– Ты неплохо справился в Париже. И вообще, я тебя научу.

Я оборачиваюсь:

– Заставлять Луизу сделать что-нибудь я не могу. По-моему, ей лучше бросить все и вернуться домой.

– Так ведь не бросает же, верно?

Я качаю головой:

– Нет.

– От тебя требуется только одно, – говорит Осано, – выяснить, что происходит между Луизой, Амандой и этим сучарой Этьеном.

Вот уж чего я совсем выяснять не хочу. Пусть кто-нибудь другой за меня выясняет. И делает потом что угодно. А мне бы поспать.

Машина въезжает в пронизывающий Монблан туннель, налетевший внезапно ветер больше не позволяет мне слышать ни Осано, ни Биби. Я пытаюсь изгнать из головы любые мысли, сосредоточившись на веренице оранжевых ламп в потолке туннеля. Вскоре они сливаются в стремительно летящие, вспыхивающие в глазах полосы. И я начинаю плакать, тихо, чтобы никто не услышал. Слезы приносят мне облегчение; они текут так быстро, что вскоре все лицо мое становится мокрым. Я нажимаю кнопку, опуская на пару сантиметров стекло. И ветер высушивает лицо.

Вилла Осано расположена в нескольких милях от Монблана, вблизи итальянской границы. Мы подъезжаем к ней уже в сумерках. Ночь наступает так быстро. До шоссе всего четверть мили, но виллу окружают сосны, от которых становится еще темнее.

Водители сваливают багаж на мраморный пол вестибюля. Из-за перил галереи на нас смотрит горничная, но спускаться, похоже, не собирается. Осано топчется в вестибюле, выкликая женское имя:

– Мария! Мария!

Никто не выходит.

Кроме Осано нас здесь пятеро. Он оглядывается – четыре женщины в шубках и я, одни стоят, прислонясь к двери, другие опустились на кушетку под большим зеркалом в золоченой раме.

– Сейчас Винченте поставит «рейндж-ровер», – говорит Осано, – и отнесет сумки наверх.

В конце концов появляется горничная, и Осано быстро кричит ей что-то по-итальянски. Потом поворачивается к нам и сообщает:

– Ну вот, теперь и повар исчез. Похоже, ужинать придется вне дома.

Он снова зовет Марию. И снова несколько раз упоминает Винченте.

– Мне нужно поспать, – говорю я. – Можно, я поднимусь?

– Валяй, – говорит Осано и, снова обращаясь к горничной, кричит что-то, прежде чем прибавить: – Иди за ней.

Комната моя на втором этаже. Она почти пуста – только большая двуспальная кровать, кушетка и резной платяной шкаф родом, похоже, из Шри-Ланка или какой-то другой экзотической страны. Сумочка «Свисс-Эйр» по-прежнему при мне, но, заглянув в ванную, я вижу на пушистом белом полотенце новую, еще не извлеченную из футляра зубную щетку. Присутствуют также нитка для чистки зубов и зубная паста. Устал я настолько, что не без труда вытаскиваю щетку из футляра.

Мне снится наш первый дом у дороги, которую обступали плавательные бассейны. Луиза в моем сне помолодела, хоть и не сильно. Сестре полагалось бы быть восьми-, девятилетней, а ей около пятнадцати. Она сидит на надувном круге посреди бассейна, освещенная пробивающимся сквозь зимнюю кровлю оранжевым солнцем. Тут же и мама смотрит телевизор. Что она смотрит, мне не видно, но выражение ее лица меняется от ошеломленного до подавленного, изменения совершаются долгими, медленными циклами. Я понимаю, что смотрит она, скорее всего, на Луизу, присутствующую одновременно и на экране, и в бассейне. Глядя на маму, я вспоминаю, как неспешно меняются ее настроения, – еще медленнее, чем сейчас. Она способна оставаться ошеломленной несколько лет, а потом еще несколько – подавленной.

Наполовину проснувшись, я оглядываю комнату и не узнаю ее. Жаль, что проснулся, потому что я понял, о чем мой сон. Когда-то мама, показывая мне на видео «Барона Мюнхгаузена», сказала, что нашла Луизу в море, в жемчужной раковине. В фильме был один кадр с Умой Турман, целиком слизанный с «Рождения Венеры» Сандро Боттичелли. Мама сказала мне это, объясняя, откуда взялась Луиза. А когда я спросил, откуда взялся я, ответила, что сходила на тот же пляж и, поскольку она была терпелива, волны вынесли ей еще одну раковину. В которой был я.

Биби на четвереньках стоит рядом со мной на постели.

– Господи, все простыни мокрые.