У Константина при виде их загорелись глаза, он цепкими пальцами открыл толстую крышку у одной, перевернул дощечки из березы, и мы увидели знаки, которые в свое время показывал и Мефодий. Только эти были дивно изукрашены и походили то на женский, слегка удлиненный глаз, то на стрекозу, то на два столба с перекладиной, словно виселицы на форуме Тавра, на которых вздергивали воров, вымогателей и взяточников. А преступников рангом повыше — изменников Родины, святотатцев, убийц и казнокрадов, — будто головешки, засовывали в раскаленную добела утробу медного животного, поставленного на форуме Быка.
Указывая на «виселицу», Константин сказал по-латыни, чтоб не понял киевлянин:
— Не принимаю сердцем сей знак…
— И я тоже, отец мой!
— А вот этот — как летящий в небе орел; смотрю на него, и чудится мне, грешному, небесный простор, и будто я, аки душа, взмываю к Богу… Спасибо тебе, Мировлад! Держи и ты от меня, может, станешь христианином… Подвинешься к сей мысли — водрузи его на грудь свою. Благословляю… — И Константин снял с шеи крест на золотой цепи и протянул его киевлянину. Тот, приняв подарок, поклонился. А Константин воскликнул: — Ну что ты! Это мне в ноги тебе надо кланяться… Ты даже сам не знаешь, какую драгоценность подарил ты мне, философу и книгочею…[78] Спасибо еще раз! И Бог вам в путь, и пусть ниспошлет он удачу в ваших торговых делах.
На том мы и расстались.
Но вечером я снова встретился с Мировладом на дворе у стратига.
— Иди, Леонтий, к отцу Георгию, — сказал мне после обедни Константин, — и узнай, когда будет обоз в Фуллы… Да, еще вот что: в Фуллы с нами поедут солдаты Зевксидама, поэтому сундук с драгоценностями нужно отдать под защиту митрополита. Так будет надежней. Договорись с ним. И возьми с собой Джама. Покажи ему митрополичий двор; когда мы уедем, за сундуком он тоже присмотрит…
Дома митрополита я не застал, сказали — он у стратига получает свою долю с десятины, которую киевские купцы платят за провоз своих товаров через Херсонес. Это мне можно было бы и не объяснять. Перед поездкой в Хазарию мы основательно изучили записки мусульманского писателя аль-Хоррамн, в которых он рассказывает о древних торговых, путях русов: один — через Херсонес в Византию, другой — в Сирию и Египет, проходивший через земли хазар и по Джурджанийскому морю[79].
— Хорошенько обрати внимание вот на этот — через хазарские владения, — наставлял меня Константин, — потому что от Херсонеса с тобой придется проделать его.
Русские по Борисфену спускались до Понта Эвксинского. В Херсонесе они платили десятину, потом путь их пролегал через Сурож до Корчева. В проливе, соединяющем Понт с Меотийским озером, на противоположном берегу от Корчева стоит хазарский город Самкерш, где купцы должны были получить у хазарских властей разрешение на дальнейший путь. Потом лодьи, переплыв Меотийское озеро, входили в Танаис, минуя крепость Саркел, достигали большой излучины, а там уже волоком тащили лодьи до реки Волги. Спускались по ней до Итиля, столицы Хазарского каганата, снова платили десятину уже царю хазарскому и двигались в Джурджанийское море. Иногда русские купцы везли свои товары из Джурджана на верблюдах до Багдада и Дамаска. И тогда навстречу им халиф высылал толмачей и охрану.
На дворе у стратига я увидел толпившихся велитов и посреди каменной кладки без дверей, с высокими незастекленными окнами вороха из шкурок черных лисиц, бобров, соболей, дубленых бычьих кож, пеньки. У стены громоздились бочонки с диким медом, смолою и дегтем и были прислонены обоюдоострые мечи. Тут же стояли Мировлад и тщедушный купчишка, бывший утром с гуслями.
Увидев меня, Мировлад сказал:
— Вот пришли платить… Завтра на рассвете поднимаем паруса. А это кто же такой, черненький совсем? — И Мировлад, улыбнувшись, потрепал мальчонку-негуса по кудрявой голове.
— Это наш Джамшид… С галерных цепей сняли и вот взяли к себе в услужение.
— Доброе дело… Так что же они мальцов на таких тяжелых работах используют?
— Сам себе задал подобный вопрос, когда впервые увидел его на галерной скамье… Ну а подарок-то Константина понравился? Где он?
— Здесь, у сердца… — И, широко расстегнув ворот, Мировлад показал нам крест на золотой цепи.
— Значит, помышляешь о нашей вере?.. Хорошо… А мы завтра придем проводить вас. — И я кивнул головой киевлянину.
— Будем очень рады.
Явились люди стратига и стали отбирать купеческое добро, митрополичьи — тоже, но брали поменьше, чем первые… А старались забрать, что подрагоценнее. Отец Георгий встал у входа в кладовую и указывал перстом, что взять…
Я взглянул на Мировлада — у него в уголках губ застыла усмешка. Усмехался, конечно, над алчностью человеческой. Хороший он человек, но язычник, что с него возьмешь?! Хотя и должен понимать, что закон, по которому купцы должны платить десятину, установлен с незапамятных времен… А как же?! Дань, пошлина, десятина… Это не только людьми придумано. Вон и в Библии писано: «И сказал Бог Моисею, говоря: скажи сынам Израилевым, чтобы они сделали мне приношения…»