Белые лодьи

Главный посол обратился с поклоном к василевсу:

— Великий император, наш каган и мы, его подданные, знаем единого Бога, повелевающего всем, и тому мы поклоняемся, обращаясь на Восток, но среди простых людей сохранились еще языческие обычаи. Евреи же убеждают кагана помочь им обратить в их веру весь наш народ, а сарацины, принося нам богатые дары и мир, говорят, что их вера лучше веры всех народов. Так как вы — народ великий и царство богатое получили от своего Господа Бога, то мы спрашиваем и у вас совета и просим прислать ученого мужа. Если он одержит в споре верх над евреями и сарацинами, то все мы до единого, в том числе и наш каган, готовы будем принять вашу веру, чтоб она единая была во всем народе хазарском.

— Вот он, ученый муж, Константин-философ! — указал патриаршим посохом Фотий в нашу сторону.

Константин на секунду смешался.

— Знаем, знаем, слышали про Константина-философа, — закивали послы.

— Так тому и быть! — решил император, встал со своего трона и пригласил всех в Триклин, где уже были накрыты столы дорогим сукном, на котором стояли вина и отменные яства.

Пришлось пойти и нам с Константином. Патриарх наполнил чашу, подмигнул Константину, выпил и показал головой на императора. Михаил с чинами возлежал за акувитами, певчие храма св. Софии и церкви св. Ирины пели василевсу «многая лета», а потешники и шуты развлекали гостей.

У Михаила III сегодня было отличное настроение, и я видел, что и Константин рад тому, что ему снова доверено важное дело. Значит, ум его имеет такую цену, которому не страшны теперь происки отдельных завистников, чьи потуги сравнимы разве с тявканьем собак, облаивающих гордо идущий караван.

Философ налил и себе чарку, поднял ее и тоже выпил. Вина он почти не употреблял и быстро захмелел, но не настолько, чтобы потерять разум. Радостный, улучив минуту, он подошел к императору, поблагодарил за оказанную честь и горячо выпалил:

— Повели, государь, сейчас, и я прямо отсюда пойду в страну хазарскую — пешком, если надо, босиком пойду, как великие апостолы Христа ходили…

Император улыбнулся:

— Понимаю твое рвение, отец мой. Но глаголешь ты не совсем добре… Не забывай, что поедешь в землю хазар с поручением от великой державы, и негоже босым туда приходить. Исполняя царскую волю, ты должен быть снабжен и царскою помощью. А что касается апостолов… Эй, Иктинос, — обратился император к одному из чиновников, крутолобому, с красной шеей, — прикажи-ка своим легаториям насобирать на берегу моря для отца Константина триста камешков…

Иктинос тут же исчез из Триклина.

— Я повелю, отец мой, — василевс снова повернул голову к Константину, — вместе с моими дарами кагану Завулону выдать тебе еще и эти триста камешков, чтобы ты, как апостол Павел, творил ежедневно по триста молитв; пропоешь одну — и камешек отдашь Леонтию, — это чтоб тебе со счета не сбиться… А ты, монах, — вытянул руку в мою сторону, — береги философа пуще своего глаза. Иначе я тебя эти камешки жрать заставлю… — Василевс захохотал и впился крепкими зубами в жареное фазанье мясо.

Константин занял свое место за акувитом и, наклонившись ко мне, тихо сказал:

— Скоморох…

Со следующего дня Константин засел за изучение хазарского языка и уже через три месяца мог обходиться без толмача. Не забывал он ежедневно заниматься славянским и арабским языками, на которых хорошо говорил, а на арабском и еврейском мог читать и писать.

В минуты доброго расположения духа он читал мне страницы из книг мусульманских и еврейских писателей, которые упоминали о нравах и обычаях хазар и русов, так как считал, что нам это знать необходимо, отправляясь в сторону земель этих народов. Арабским и еврейским писателям философ доверял больше, нежели греческим, считающим, что многие народы обязаны своим происхождением им, грекам, их олимпийским богам или героям, как, скажем, скифы — Гераклу, по утверждению историка Геродота.

Было интересно читать эту легенду, тем более что в ней говорилось о тех местах, которые нам предстояло посетить.

…Геракл, гоня на колеснице коров Гериона, прибыл в необитаемую страну, которая зовется теперь Таврией. Там застали его буря и холод. Он выпряг коней, а сам, завернувшись в свиную шкуру, лег на землю и заснул. Проснувшись, обнаружил, что буря утихла, но кони его исчезли. В поисках исходил он всю страну и пришел в землю, нареченную Гилеей. Искал в лесах, что густо росли, заглядывал во все расщелины и промоины и в одной пещере обнаружил полуженщину-полузмею: верхняя часть ее была женская, нижняя — змеиная. Увидев Геракла, она сказала: «Коней я спрятала, отдам их, когда вступишь со мной в любовную связь».

Геракл соединился с ней, но коней она не отдавала.

«У меня будет от тебя три сына, — заявила она. — Когда я увижу, что ты хорошо научишь меня устроить их судьбу, тогда я отдам твоих коней и отпущу тебя».

Геракл сказал ей так:

«Когда узришь, что они возмужали, дай им натянуть мой лук и опоясаться поясом. Тот, кто это сделает, пусть останется здесь, а кто не сможет — отошли на чужбину».

С этими словами он и отъехал.