«Белые» люди

– Пошли домой, Жень, нет сил уже стоять на таком морозе! Замерзнем мы здесь. Посмотри – дорога совершенно пустая, хоть бы одна машина проехала! Да и за Сергея душа болит.

– Наташа, милая, ну подождем еще немного! – умоляла Женя, притопывая заледенелыми ногами и дрожа всем телом. – Ты себе представить не можешь, как я хочу туда попасть. Я хочу им доказать, понимаешь, что мы не хуже их, что мы такие же, как и они, что от нас тоже может пахнуть французскими духами и что кроме валенок с налипшей соломой у нас имеются бархатные туфельки! Я хочу, ну как ты не поймешь, чтобы все увидели, какая ты красивая, какая ты можешь быть красивая! Ну представь себе на минуточку, как…

– Не надо, Женечка, успокойся… Я знаю, что ты сейчас скажешь, что приедем, как «белые» люди… Зачем тебе это? Ну зачем? Будь немножко выше французских духов и бархатных туфель, успокойся. Разве в этом дело? Я тоже женщина и все понимаю, но поверь, они не стоят этого! Здесь же так холодно! Бррр…

И тут произошло чудо! Из дальних дворов Коротаевки вдруг выплыл голубой чистенький автобус.

– Ну, Женька, твоя взяла… Смотри-ка, Круль за рулем… Что же это он, проклятый, так опаздывает?

Круль, щекастый, красноносый Круль, в своей неизменной черной каракулевой ушанке, приветливо улыбаясь, распахнул перед ними дверцу:

– Привет музыкантшам! Вы что, на концерт опаздываете?

Не успев осмотреться, Наталия уже в дверях накинулась на него:

– Слушай, старый!.. Какого ж ты не приехал? Тебя столько народу ждало!

Круль медленно, словно опасаясь, повернул голову и понял, что дал осечку: нечего было болтать языком.

– Я по делам еду, – сказал он как можно серьезнее и достал папироску. – В город направляюсь, начальство вот везу. – И он снова повернулся назад, оглядываясь.

Только теперь подруги увидели на заднем сиденье спящих, привалившихся друг к другу Сарафанова и Потехина.

– Начальство, говоришь? Это когда же ты успел их так укачать?

– Да я и сам не знаю, минут десять, как выехали. Устали, должно быть. – Крулю, конечно, не следовало поддерживать этот разговор, но по старой укоренившейся привычке ему трудно было удержаться, чтобы не прокомментировать происходящее на свой, крулевский, манер.

– Устали, как не устать, – зашептал он, – вчерася веник мой березовый на нет исхлестали! Из парной голышом по сугробам скакали… – хихикнул он, густо дымя папироской.

По дороге подсело еще несколько попутчиков. Две женщины из соседнего села направлялись в Белый Яр, в коопторг, с корзинами, набитыми ломтями пахучего копченого сала и битыми утками. Одна из баб, высокая, худая, везла большущий бидон с медом. Ее хорошо знали в округе и звали Медовухой. Уже возле самой Покровки подобрали молодую женщину в песцах и с девочкой. Как только она села, в автобусе словно что-то изменилось, все как-то притихли, оробели, что ли. Даже веселый Круль забыл про свои папиросы, засунув в рот пахучую мандариновую кожуру.

Женщина привлекала к себе внимание, но, казалось, не замечала этого. Как нечто дикое, экзотическое, она резко выделялась на фоне простых деревенских лиц, этого теплого, распаренного царства промерзших людей с их нехитрыми разговорами. И Женя вспомнила вдруг себя, как и она, оказавшись первый раз в коротаевском автобусе, почувствовала на себе десятки острых, чужих взглядов и ту напряженную тишину, которая была вызвана ее появлением. Она была новенькой городской девочкой в вызывающе открытом шелковом платье, и весь ее облик казался тогда каким-то особенным, городским… Вот так было и в этот раз. Женя смотрела на женщину с нескрываемым любопытством, пытаясь понять, чем же она так отличается от них. Одеждой? Но ведь песцы есть у всех доярок в Коротаевке. Нет, не это. Она увидела маленькую узкую руку женщины с ухоженными розовыми ноготками и, тут же сняв варежку, посмотрела на свой маникюр. Все такое же.

Наталия, невольно следя за действиями подруги, как-то странно улыбаясь, шепнула:

– Посмотри ей в глаза.

И Женя поняла. Да, именно глаза, взгляд у женщины был совсем чужим, и не потому, что она видела ее в первый раз, нет! Она хотела, именно хотела быть чужой. В этом взгляде не было тепла и той природной обаятельности, свойственной людям добрым и общительным. Желанием обособиться, выделиться среди всех сквозило от этого холеного, отрешенного лица. Девочка в кроличьей шубке спокойно спала рядом с ней, и Женя вспомнила Валерку.

На заднем сиденье между тем настолько заразительно храпели ревизоры, что вскоре задремали все, кроме Жени и Круля.