Белые и синие

— Отнюдь нет, гражданин, просто я вспомнил, что Теофраст, которого первоначально звали Тиртамом и которого, как видно по его имени, жители Афин прозвали «красноречивым», прожил пятьдесят лет в Афинах, но одна зеленщица, тем не менее, определила по его выговору, что он родом с острова Лесбос.

— Вы образованный человек, сударь, — с улыбкой сказал молодой человек, — по нынешним временам это редкость.

— Отнюдь нет, ибо я направляюсь к генералу Пишегрю, а он весьма образован; я стремлюсь поступить к нему в секретари благодаря настоятельной рекомендации. А ты, гражданин, служишь в армии?

— Нет, не совсем.

— Но ты, — спросил Шарль, — каким-то образом связан со штабом?

— Связан! — засмеялся юноша. — Прекрасно сказано! Только я не связан со штабом, я связан с самим собой.

— Послушайте! — продолжал Шарль, понизив голос, — вы обращаетесь ко мне на «вы» и называете меня сударем во весь голос; не боитесь ли вы лишиться из-за этого места?

— Ах! Послушайте, капитан, — со смехом вскричал молодой человек, — этот юный гражданин опасается, как бы, обращаясь к нему на «вы» и называя его сударем, я не навредил себе и не лишился места! Вы думаете, что кто-нибудь жаждет занять мое место? Я бы тут же уступил его, если бы такой человек нашелся!

Капитан посмотрел на него с печальной улыбкой, пожав плечами, и Шарлю показалось, что он пробормотал: «Бедняга!»

— Скажите, — продолжал молодой человек в белом плаще, — вы из Безансона… ведь мы решили, что вы оттуда, не так ли?

— Я этого не скрываю, — отвечал Шарль.

— Вы, должно быть, знаете там семейство Сент-Эрмин.

— Да, я знаю главу этого семейства, вдову, а муж ее был гильотинирован восемь месяцев тому назад.

— Так оно и есть, — ответил молодой человек в плаще, поднимая глаза к небу. — У нее трое сыновей.

— Да, трое сыновей… Пока еще трое! — пробормотал он со вздохом.

— Старший, граф де Сент-Эрмин, эмигрировал, а два его младших брата остались; одному из них — лет двадцать, а другому — лет четырнадцать-пятнадцать.

— Благодарю вас; как давно вы уехали из Безансона?

— Еще и недели не прошло.

— Значит, вы можете сообщить мне последние новости об этом семействе?

— Да, но они очень печальны.

— И все-таки расскажите.

— Накануне моего отъезда мы с отцом присутствовали на похоронах графини.

— Ах! — воскликнул юноша так, как если бы ему нанесли неожиданный удар, — значит, графиня умерла?

— Да.

— Ах! Тем лучше, — сказал он со вздохом, поднимая к небу глаза, и по его щекам скатились вниз две крупные слезы.

— Что это значит «тем лучше»? — воскликнул Шарль.

— Да, — ответил юноша, — тем лучше, что она умерла от болезни, а не от горя, узнав, что ее сына расстреляли!

— Как, графа де Сент-Эрмина расстреляли?

— Еще нет, но скоро расстреляют.

— Когда же?

— Когда мы дойдем до крепости Ауэнхайм; я думаю, что там обычно совершаются все казни.

— Значит, граф де Сент-Эрмин находится в крепости Ауэнхайм?

— Еще нет, но его туда ведут.

— И его расстреляют?

— Как только я туда приду.

— Стало быть, вам поручено его казнить?

— Нет, но я надеюсь, что мне позволят приказать открыть огонь; в такой милости не отказывают храброму солдату, взятому с оружием в руках, будь он даже эмигрантом!

— О Господи! — вскричал Шарль, начиная догадываться, в чем дело, — неужели…

— Именно так, мой юный друг; вот почему я смеялся, когда вы советовали мне соблюдать осторожность, и вот почему я предлагал мое место тому, кто хотел бы его занять, ибо мне было не страшно его потерять; как вы сказали, я связан!

Поведя плечами, он приподнял плащ и показал мальчику скрученные чем-то кисти рук, связанных сзади.

— Значит, — вскричал Шарль, отпрянув от него в испуге, — это вы?..

— Граф де Сент-Эрмин, юноша. Вы видите, что я был прав, когда говорил вам, что моей бедной матушке лучше было умереть.

— О! — воскликнул Шарль.

— К счастью, — продолжал граф, стиснув зубы, — мои братья живы!

XVI. ШАПКА

Шарль глядел на эмигранта с крайним изумлением.

Как! Этот столь юный, красивый и спокойный офицер вскоре должен был умереть!

Значит, существуют люди, которые идут на смерть с улыбкой!

Он видел только одного человека, который готовился умереть: то был Шнейдер, привязанный к гильотине по приказу Сен-Жюста.

Лицо этого человека было обезображено ужасом, а ноги подкашивались, и его пришлось нести вверх по ступенькам эшафота.

Граф де Сент-Эрмин, напротив, казалось, собрал перед смертью, в последний час, все свои жизненные силы: он шагал легкой походкой, с улыбкой на устах.

Шарль придвинулся к нему.

— Неужели нет никакой возможности вас спасти? — спросил он тихим голосом.

— По правде сказать, я не знаю; если бы я знал о такой возможности, я бы ее использовал.

— Ради Бога, простите, что я растерялся, я не предполагал, что…

— Придется проделать путь в столь дурном обществе.

— Я хотел бы спросить вас… Юноша замялся.

— Спросить о чем?

Шарль понизил голос еще на полтона.

— Не могу ли я что-нибудь для вас сделать?

— Разумеется, вы можете что-нибудь для меня сделать; с тех пор как я вас увидел, я вынашиваю одну мысль.

— Расскажите.

— Возможно, это несколько опасно, и я боюсь, как бы это вас не испугало.