Белые и синие

Как только прозвучало это предложение, бюст начали передавать из рук в руки по своего рода лестнице Иакова и водрузили его на пустой постамент.

Бюст Руссо проделал с другой стороны тот же путь, и обе скульптуры были установлены на пьедесталах под гром рукоплесканий, криков «Ура!» и «Браво!» всего зрительного зала.

Тем временем Костер де Сен-Виктор, стоя на карнизе ложи Барраса и держась одной рукой за шею грифона, образовывавшего выступ, ждал, когда воцарится тишина.

Ему долго пришлось бы ждать, если бы он не показал жестом, что просит слова.

Крики «Да здравствует автор „Эмиля“, „Общественного договора“ и „Новой Элоизы“!», а также возгласы «Да здравствует автор „Заиры“, „Магомета“ и „Генриады“!» наконец смолкли; но, поскольку все продолжали кричать: «Костер хочет говорить! Говори, Костер! Мы слушаем! Тсс! Тсс! Тихо!», Костер снова взмахнул рукой и, посчитав, что его голос уже может быть услышан, сказал:

— Граждане, поблагодарите гражданина Барраса, сидящего в этой ложе. Все взоры устремились к Баррасу.

— Прославленный генерал любезно напоминает мне, «по то же кощунство, с которым мы только что покончили здесь, продолжается в зале заседаний Конвента. В самом деле, две картины кисти террориста Давида, изображающие искупление: смерть Марата и смерть Лепелетье де Сен-Фаржо, все еще оскверняют его стены.

Дружный крик вырвался из всех уст:

— В Конвент, друзья! В Конвент!

— Гражданин Баррас, милейший гражданин Баррас позаботится о том, чтобы нам открыли двери. Да здравствует гражданин Баррас!

Все зрители, которые встретили Барраса шиканьем, закричали разом:

— Да здравствует Баррас!

Что касается Барраса, то он был ошеломлен ролью, которую Костер де Сен-Виктор заставил его играть в своей комедии, где он, Баррас, разумеется, ничего не значил; схватив плащ, трость и шляпу, он бросился вон из ложи и устремился вниз по лестнице к своей карете.

Но, как ни стремительно он покинул театр, Костер успел спрыгнуть с балкона на сцену и с криком «В Конвент, друзья!» исчезнуть за арлекином, спуститься по служебной лестнице и позвонить в дверь Орелии прежде, чем Баррас подозвал свою карету.

Сюзетта тут же прибежала на звонок, хотя и не узнала в нем звонка генерала, а может быть, именно потому, что не узнала.

Костер быстро проскользнул в приоткрытую дверь.

— Спрячь меня в будуаре, Сюзетта, — сказал он. — Гражданин Баррас сейчас явится к твоей хозяйке и лично сообщит, что его ужин достанется мне.

Не успел он договорить, как до них донесся грохот кареты, которая остановилась у входной двери.

— Эй! Живо! Живо! — воскликнула Сюзетта, открывая дверь будуара. Костер де Сен-Виктор устремился туда.

На лестнице послышались поспешные шаги.

— Ну, входите же, гражданин генерал! — сказала Сюзетта. — Я догадалась, что это вы, и, как видите, держала Дверь открытой. Моя госпожа ждет вас с нетерпением.

— В Конвент! В Конвент! — кричала толпа молодых людей, которые шли по улице, ударяя своими тростями по колоннам.

— О Господи! Что там еще? — спросила, входя, Орелия, похорошевшая от нетерпения и тревоги.

— Вы сами видите, дорогая подруга, — ответил Бар-рас, — мятеж, который лишает меня удовольствия отужинать с вами. Я пришел сказать вам об этом лично, чтобы вы не сомневались в моем сожалении.

— Ах! Какое несчастье! — вскричала Орелия. — Такой прекрасный ужин!..

— И такое прекрасное уединение с вами! — добавил Баррас, пытаясь изобразить грустный вздох. — Однако мой долг государственного деятеля — превыше всего.

— В Конвент! — вопили бунтовщики.

— До свидания, прекрасная подруга, — сказал Баррас, почтительно целуя руку Орелии. — Мне нельзя терять ни секунды, если я хочу опередить их.

И, верный своему долгу, как он сам сказал, будущий член Директории лишь поспешил перед уходом вознаградить Сюзетту за ее верность, сунув ей в руку пачку ассигнатов, и помчался вниз по лестнице.

Сюзетта закрыла за ним дверь; видя, что она поворачивает ключ на два оборота и задвигает засов, ее хозяйка воскликнула:

— Что же ты делаешь?

— Сами видите, госпожа, я запираю дверь.

— А как же Костер, несчастная?

— Обернитесь-ка, госпожа, — сказала Сюзетта. Орелия издала изумленный и радостный возглас. Костер вышел из будуара на цыпочках и стоял позади нее, склонившись в полупоклоне и согнув локоть.

— Гражданка, — сказал он, — не окажете ли вы мне честь опереться на мою руку и пройти в столовую?

— Но как вам удалось? Как вы за это принялись? Что вы придумали?

— Вы узнаете об этом, — сказал Костер де Сен-Виктор, принимаясь за ужин г-на Барраса.

XIII. ОДИННАДЦАТОЕ ВАНДЕМЬЕРА

Одним из постановлений, принятых роялистским агентством с Почтовой улицы после отъезда Кадудаля, то есть в конце заседания, о котором мы рассказали, было решение собраться на следующий день во Французском театре.