Белые и синие

"За выдающегося патриота и великого гражданина Проспера Бауэра, который в одиночку задумал план, вернувший Франции город Вёрт. Он рисковал жизнью, приняв и разместив у себя шестьдесят храбрецов: переодевшись в прусские мундиры, они завладели Агноскими воротами; он первым дал сигнал пятистам патриотам стрелять, открыв из окна огонь по врагу, и он же, наконец, лично поджег свой дом, чтобы удержать пруссаков в верхнем городе и отвлечь их от Агноских ворот, — иными словами, за человека, в один и тот же день поставившего на карту свою жизнь и отдавшего ради победы свое достояние".

В этом месте Пишегрю был вынужден остановиться, так как грянули трижды возобновлявшиеся аплодисменты. Но, когда генерал показал жестом, что еще не дочитал до конца, снова воцарилась тишина, и он продолжал взволнованным голосом:

"Пусть же при свете этого маяка, зажженного самым чистым патриотизмом и самой сыновней преданностью, Франция и другие страны читают на наших победоносных знаменах: "Смерть тиранам!", "Братство народов!", "Свобода людей!" Слава выдающемуся патриоту и великому гражданину Просперу Бауэру!"

Под гром аплодисментов, посреди криков "Ура!" и "Браво!" Пишегрю подошел к Бауэру и расцеловал его от имени Франции.

Три дня спустя "Монитёр" сообщил о взятии Вёрта, и тост Пишегрю был помещен в газете целиком.

То было единственное вознаграждение, которое честный Бауэр согласился принять.

XXXIII ПРИКАЗ ПО АРМИИ

Как бы мы ни стремились уйти от рассказов об осадах и битвах, теперь мы вынуждены следовать за Гошем и Пишегрю в их триумфальном шествии; впрочем, одной-двух глав будет достаточно, чтобы подойти к концу первой части, которую мы хотим довести до того момента, когда в этом месте повествования противник будет вытеснен за пределы Франции.

К тому же, как мы вскоре увидим, после трех наших побед при Дауэндорфе, Фрошвейлере и Вёрте неприятель сам повернул обратно.

В четыре часа утра Стефан пришел сообщить Пишегрю, что пруссаки, ошеломленные и словно изумленные тем, как их изгнали из Вёрта, оставили свои позиции и отступили через ущелье Вогезов двумя колоннами: одна из них направилась на Драшенброн, а другая — на Лембак.

Как только Вёрт оказался в нашей власти, Пишегрю отправил одного из своих адъютантов к Гошу, чтобы известить его о благоприятном исходе дня, а также предупредить о том, что на следующий день в пять часов утра он предпримет вылазку тремя колоннами и атакует пруссаков с фронта; в то же время он призывал Гоша выйти из окопов и, выступив в сторону Гёрсдорфа, ударить по неприятелю с фланга.

Отступление пруссаков делало этот маневр бесполезным; разбуженный Думерк вскочил в седло и помчался к Гошу с приказом оттеснить неприятеля как можно дальше, в то время как Пишегрю обрушится на Агно и отвоюет город.

Однако, когда Пишегрю въезжал с передовым отрядом колонны на Шпахбахскую возвышенность, он увидел гонца, присланного к нему мэром Агно со следующим известием: когда гарнизон Агно узнал о троекратной победе, которая окончательно отгородила его от корпуса Ходжа и Вурмзера, он покинул город ночью, прошел через лес, добрался до Суфленема и переправился через Рейн напротив форта Вобан.

Пишегрю выделил для захвата Агно тысячу человек под командованием Либера; затем, повернув обратно, он проехал через Вёрт, свернул на дорогу, ведущую в Прушдорф, и в тот же вечер заночевал в Лобзаме.

Стефану было поручено известить Гоша об этом неожиданном возвращении, а также просить его поспешить, чтобы отвоевать вместе с Пишегрю виссамбурские линии.

Дорога являла собой зрелище переселения народов, наподобие того, что происходило во времена гуннов, вандалов или бургундов. Австрийцы, вынужденные покинуть позицию на реке Модер, отступили на виссамбурские линии, расположенные перед рекой Лаутер, где они намеревались дать сражение; во главе их стоял маршал Вурмзер.

Пруссаки поступили так же; пройдя во главе с Ходжем вверх по течению Зауэрбаха, они переправились через реку в Лембаке и соединились в Виссамбуре с австрийцами.