Белые голуби

Надо было возвращаться чтобы чисто промыть и перевязать, прижечь рану. Кровь, наконец, перестала капать. Оксана оделась, нацепила босоножки. Олег с Колькой вызвались помочь, донести на руках, но Костя от помощи отказался, заявив, что справится сам. Приобнял за тонкую талию и они пошли, захромали медленно, осторожно ступая по пыльной проселочной дороге.

Идти было не так чтобы далеко, но опять пошла кровь. Тряпки намокли, напитались красным. Он поднял ее на руки и понес аккуратно, нежно, как драгоценную хрупкую вазу, ступая твердо и прямо. Она обняла его шею, смотрела прямо в глаза…

 - Тебе тяжело, – сказала мягко, ласково.

 - Нет, Оксана, мне никогда не будет с тобой тяжело, – Костя не мог отвести зачарованный взгляд.

 Он готов был идти так всю жизнь, чувствуя ее жаркое тело, ощущая на своем лице чистое свежее  дыхание молодой женщины, тонуть в глубине ее глаз, слушать волнующую музыку прекрасного голоса, и пить, впитывать в себя этот чудный образ, это воплощение безумного счастья…

Метров триста он держался, потом стал быстро уставать, задышал часто, прерывисто.

 – А тебе, все же, тяжело! Ты не такой, каким хочешь казаться! – она смеялась, глаза искрились и сияли. – Опусти меня!

 - Нет…

 - Опусти, сейчас же! – они подлетели к стоящему у обочины свежему стожку сена, плюхнулись в пахучую мягкость и весело, долго, счастливо смеялись, глядя друг на друга и прикрывая лица руками…

Вечером все опять намылились на танцы. Долго собирались, наряжались, завивались… Ушли, наконец.

Оксана с Костей сидели на темной веранде, не зажигая свет. Обеденный стол разделял их, они видели друг друга и негромко вели беседу. Говорили о себе, своей жизни, учебе, знакомых, хохотали, вспоминая вчерашнее происшествие, шутили. Обнаружилось, что у них много общего. Взгляды, суждения, совпадали, оценки событий были абсолютно одинаковыми, а вкусы и интересы близки и похожи. Пили чай, слушали треск сверчков, забавлялись с Модестом, много смеялись.

Было очень хорошо на душе. Спокойно.

Как-то незаметно быстро вернулись с дискотеки девчонки - шумные, возбужденные, голодные. Стали шарить по кастрюлям, пить чай, что-то готовить. Парни где-то зависали с новыми сельскими друзьями, их никто не стал дожидаться.

Костя с Оксаной сидели, слушали веселые рассказы о деревенских танцорах, о плясках механизаторов и брейк-дансе животноводов.

К одной из девушек прилепился горемыка зоотехник–ветеринар и все не давал прохода, дыша самогонным перегаром прямо в лицо, пока она от досады не двинула ему коленом в пах. Согнувшись от невыносимой боли, повинился - сказал, что был не прав и просит извинения. Его простили, но напоследок наступили острой шпилькой на ногу. Тонко взвизгнув, бедняга спрятался в извивающейся толпе молодежи и больше не появлялся.

Они переглянулись и вышли на свежий воздух. Захотелось пройти, прогуляться, подышать ночной прохладой. Оксана сильно хромала, Костя поднял ее на руки, понес. Она была совсем–совсем близко, и он не выдержал, коснулся губами яркого овала прелестных созвездий.

Сели на завалинку у темной спящей избы. Сидели, обнявшись, шептались, прерываясь долгими, невероятной сладости, поцелуями…

Позади в палисаднике благоухали цветущие кусты шиповника. Терпкий запах распустившейся сирени овевал все вокруг. В слабом желтом свете фонарей кружила, вела свой хаотичный танец, мошкара. Невидимые, гудели и остро пищали мелкие злющие комары. Где-то по сумрачным крышам носились раззадоренные ночной жизнью бешеные коты. Орали злобно, визжали, в яростной схватке отстаивая территорию и добиваясь права на кошачью любовь.

Они слушали ночные звуки, смеялись приглушенно, и все никак не могли насытиться, напиться, оторвать, разомкнуть слившиеся в безбрежном поцелуе губы.

Кто-то вышел, скрипнув дверным засовом. Спугнул. Они весело вскочили, пошли, часто останавливаясь, и с нежностью впиваясь друг в друга. Еле освещенная улица была совершенно пуста, лишь эти двое все шли и шли, останавливаясь и вновь продолжая движение…

Опять справа появился тот разрушенный темный дом. Он стоял в лунном ореоле и смотрел на них выбитыми глазницами окон. На вершине треснувшей трубы, будто что-то шевелилось, пряталось. Казалось, дом жил, существовал, дышал, двигался…

Быстро сгущалась тьма, далекие тревожные гудки маневровых паровозов как бы предупреждали о чем-то. Но вокруг так громко стрекотали сверчки, выводили заливистые трели неведомые ночные птицы, что было совсем не страшно. А может это козодой завел свою песню? В любом случае было очень любопытно и интересно.

Они стояли, смотрели, и волнующие ощущения проникали, охватывали их юные души. Не страх, нет, а предчувствие чего-то нового, неизбежного, того, что и так должно было случиться с ними. Это пришло настолько неожиданно, сразу, что они притихли, замерли, замолчали. Долго стояли будто оглушенные, обнявшись крепко-крепко, и смотрели расширившимися зрачками в сторону этого удивительного, мистического, таинственного здания.

- Пойдем, заглянем?..