Белые флаги

…В тюрьме жалеют даже насекомых. А Шошиа, например, убежден, что от изобретения дуста пострадало и само человечество. Дуст истребил клопов и блох, которые высасывали у людей излишнюю и негодную кровь и тем самым способствовали регулированию кровообращения в человеческом организме. К чему привело истребление этих насекомых? Участились такие заболевания, как гипертония, атеросклероз, лейкемия, инфаркт миокарда, инсульт, стенокардия и многие другие, о которых мы пока даже не подозреваем.

– Разве прежде умирали от таких болезней? – спрашивает нас Шошиа.

Мы не знаем, что ему ответить, и поэтому молчим.

– Ну, вот, значит, я прав! – радуется Шошиа. – То же самое произошло в Китае. Истребили воробьев, и что же? Пропал урожай риса! Что, не так?

Мы молчим. Но вдруг берет слово Тигран:

– Хорошо, блохи там, воробьи, – понятно. Но вши? Какая польза от вшей?

Тут уж Шошиа умолк: он не уверен, есть ли человеку польза от вшей…

Да, в тюрьме жалеют все и вся, кроме собственных нервов.

…На этот раз вызвали Гоголя с вещами. Мы все любили Гоголя, поэтому после его ухода в камере надолго воцарилось тягостное молчание. Лишь перед сном его нарушил Исидор.

– Если мы не побережем свои нервы, государству не останется что делать: мы сами загоним друг друга в гроб! – сказал он и отвернулся к стене.

Опять – а если?!

Мать оказалась права. Спустя неделю меня вызвал новый следователь.

Он был чуть моложе Гагуа. При моем появлении в кабинете он не поздоровался со мной, не предложил сесть и не угостил папиросой. Все это проделал я сам – приветствовал следователя, сел на стул, взял сигарету из лежавшей на столе пачки "Иверия" и, закинув ногу на ногу, закурил.

Почему я вел себя так нахально, затрудняюсь сказать. Быть может, хотелось дать почувствовать новому следователю, что я ни в чем не виноват и никого не боюсь. А может, хотелось подчеркнуть, что я очень, очень устал, на все махнул рукой и что мне совершенно безразлично, что они со мной сделают. Я помнил просьбу матери – держаться вежливо и тем не менее вел себя вызывающе. Следователь смотрел на меня с насмешливой улыбкой. Было ясно, что примитивный мой ход, каких он видел тысячи на своем веку, на него не произвел ровным счетом никакого впечатления. И когда я понял это, мне стало неловко и я выпрямился на стуле.

– Моя фамилия Хеладзе, – сказал следователь, – ваше дело для дополнительного следствия передано мне.

– Очень приятно! – улыбнулся я.

– Почему приятно? – спросил он.

– Не знаю.

– Зачем же говорить, что приятно?

– Так, из вежливости.

– Это хорошо.

Наступило молчание. Хеладзе не заговаривал со мной, а мне тем более сказать было нечего. Сигарету я выкурил до конца, взять вторую постеснялся. Хеладзе понял это, протянул мне одну и взял другую сам.

– Спасибо! – поблагодарил я.

– Пожалуйста. Прикури!

– Прикурите сначала вы!

– Я не курю. Уже лет пять… Хотя и тянет очень…

– Как только выйду отсюда, я тоже брошу курить!

Хеладзе улыбнулся. Я понял, что сболтнул глупость, но что мне оставалось делать? Когда догорела дотла вторая сигарета, я не выдержал:

– Начнем?!

– Что начнем?

– Дело!

– Дело давно уже начато.

– Ну, допросите меня!

– Хочешь сказать что-либо новое?

– Нового ничего.

– А старое здесь записано слово в слово.

– Зачем же тогда вы пришли сюда?

– Так просто. Хотел поглядеть на тебя и на Амилахвари.

– Для этого не стоило приходить, у вас же есть наши снимки! – выпалил я и почувствовал, как гаснет слабый луч надежды, вспыхнувший было во мне в начале встречи со следователем.

Хеладзе раскрыл папку, долго всматривался в бумаги, потом поднял на меня глаза и тихо сказал:

– На снимке ты выглядишь убийцей, Накашидзе! Мне верить снимку?

Наши взоры встретились. Я долго крепился, стараясь выдержать его пронизывающий взгляд, но не сумел и отвел глаза.

Когда я снова взглянул на следователя, лицо его выражало не торжество победителя, а лишь грустное недоумение.

– Ну, так как мне быть, Накашидзе?

– Как вам подскажет совесть.

– А что мне делать вот с этим? – И он положил ладонь на папку.

– Что найдете нужным…

– В твою пользу, Накашидзе, говорят лишь три факта.

Впервые за все эти месяцы я услышал, что, оказывается, что-то говорит и в мою пользу!

– Что же? – почти крикнул я.

– Во-первых, показания твои и Амилахвари абсолютно идентичны, возможности же для предварительного сговора, судя по материалам следствия, у вас не было. Во-вторых, отпадает предъявленное вам обвинение в попытке присвоения тысячи пятисот рублей, принадлежащих пострадавшему Харабадзе. Буфетчик показал, что у Харабадзе денег при себе не было, но он доверял ему как старому клиенту. В-третьих, Амилахвари взял вину на себя. Вот его собственное признание. Читай.

Дрожащей рукой я взял показания Ростома и стал их читать. Это была неслыханная клевета на самого себя, изложенная с убийственной убедительностью.