Белые флаги

- Не подходи! - взвизгнула Нуну. - Не подходи! Не подходи!

Девдариани обеими руками схватил онемевшую от страха Нуну, приподнял ее, поднес к стоявшему посередине камеры стулу, поставил на этот стул и несколько минут молча смотрел на нее. Потом отступил на три шага, воздел, словно в молитве, руки и шепотом начал:

О дивный стан, о стройный стан, о рук твоих переплетенье!

Очей, ресниц, бровей агат, граната губ твоих цветенье!

Ухватившись рукой за металлическую стойку нар, я стоял как окаменевший. Во рту пересохло.

В груди лелея образ твой, луной ущербною я таю!

Отрады нет, и в тягость жизнь, и смерть я, грешный, призываю!

Девдариани повернулся к нам. По щекам его стекали слезы.

О вы, кто любит и любил! Молю, страдалец, вас,

несчастный:

Миджнура* мертвого - меня - земле предайте в день

ненастный!**

_______________

* М и д ж н у р - влюбленный. (Арабское "меджнун" - "обезумевший

от любви".)

** Стихи грузинского поэта Бесики (Виссариона Габашвили; 1780

1791).

Девдариани сглотнул слезы, бросился на нары и уткнулся лицом в подушку.

Оглушенная, оторопевшая Нуну стояла на стуле и лишь моргала полными слез глазами. Чтобы не разрыдаться перед заключенными, она вдруг соскочила со стула, подбежала к двери и забарабанила кулачками.

В камеру ворвался перепуганный надзиратель.

- Кто захлопнул дверь? - взревел он.

Мы молчали. Нуну вышла.

- Гоголь, кто запер дверь? - налетел надзиратель на Чичико.

Все поняли - за криком он хотел скрыть собственную оплошность.

- Идите, начальник, ничего плохого не произошло, - спокойно ответил Гоголь.

- Если ее кто обидел, сгною всех в карцере! - пригрозил надзиратель.

Гулоян встал, пересек камеру и остановился перед надзирателем:

- Сказали же тебе: уходи, пока красивый!

С минуту надзиратель и Тигран смотрели в глаза друг другу.

Потом надзиратель круто повернулся и вышел из камеры.

Камера облегченно вздохнула.

Ночью камера спит многоликим, тревожным сном. Люди стонут, бредят, плачут, смеются во сне. Мятежный, беспокойный дух витает ночью по камере...

Сегодня, утомленные впечатлениями дня, мы улеглись раньше обычного. И каждый из нас затаил в груди невысказанную грусть или радость от того странного, необыкновенного и незабываемого, что произошло сегодня у нас...

Вот уже два часа я лежу с открытыми глазами. Сон не идет. Я не свожу глаз с висящей под потолком мигающей лампочки. Лампочка напоминает мне вспугнутого на рассвете светлячка: ночь не ночь, день не день, и бедный светлячок беспомощно носится в воздухе, не зная, как быть - светить или погаснуть...

Я не сплю. Мне не спится.

Не спит лампочка под потолком. Ей бы очень хотелось уснуть, но нельзя. Она обязана бодрствовать.

И еще не спит глазок в дверях камеры, единственный циклопический глаз, смотрящий не изнутри наружу, а наоборот - снаружи вовнутрь. Я чувствую, как он раскрывается периодически и смотрит, настойчиво всматривается в каждого из нас.

Спят все, кроме меня. Все? Нет, не все. Девдариани не должен спать. И хотя лежит он без движения, я готов поклясться - он не спит.

- Лимон? - позвал я тихо.

Он не ответил.

- Лимон! - повторил я. - Ты ведь не спишь?

- Что тебе? - откликнулся он.

- Не спится мне!

- Может, спеть тебе колыбельную?

- Лимон, а как звать тебя?

- Что, Лимон тебе не нравится?

- Нравится. Но ведь это не настоящее имя.

- Како мое имя. Акакий.

- Акакий - Како - Каки, - сказал я про себя.

- Что?

- Ничего. А почему - Лимон?

- В детстве меня звали Макакой. А Лимоном прозвали позже, на втором сроке... Желчь у меня разлилась, понимаешь? Пожелтел, как лимон.

- Ну, знаешь... Дыня тоже желтая!

- Да и характер у меня немного того... кислый.

- А-а...

- Успокоился теперь?

- Нет.

- Не вздумай только говорить, что желтым и кислым бывает огурец! предупредил Лимон.

Наступила долгая пауза.

- Лимон! - снова начал я.

- Ну, что еще?

- Ты влюбился? - спросил я, и сердце мое затрепыхалось в ожидании ответа.

- Что-о-о?!

- Влюбился, говорю, в нее?

- В кого?

- Будто не знаешь!

- В кого же?

- В Нуну!

Лимон долго не отвечал.

- Ты, дорогой мой, - наконец заговорил он, - мало того, что зеленый, простофиля, да к тому же, оказывается, еще и балбес!

- Ладно, ладно, поглядел бы ты на себя, когда ты ее подхватил... А как стихи читал...

- Глупости!

- А плакал почему?!

- Ну, знаешь, у заключенного глаза на мокром месте...

- А я? Почему я заплакал?

- А ты разве не заключенный?

- Хорошо. Но ведь Нуну тоже плакала?

- Она всех нас жалеет одинаково...

- Лимон, ты любил когда-нибудь?

- Любил. С первого до третьего класса любил одну девочку. Нелли ее звали... Когда учительница выстраивала нас парами, чтобы перейти улицу, мы всегда оказывались рядом...

- Потом?

- Потом ничего... Больше никого не любил. Не успеваю влюбляться часто меня сажают! - вздохнул Лимон.

- Значит, не любишь Нуну? - пристал я.

- Люблю! Еще как! Только не Нуну. У моей возлюбленной нет имени! Нуну, Манану, Кетино, Жозефину, Тамар - всех я люблю, понимаешь? Я женщину люблю, понимаешь? Женщину и красоту!

У меня отлегло от сердца.

- А Нуну очень красивая, правда, Лимон?

- Нет.

- Как это нет?!