Захлопнул папку и налил себе еще кофе. Распирала злость — на психа Крекера, на слабака Серебренникова, на рыцаря коньячной бутылки Горинца, на безмозглых тинейджеров под окном, на истеричку Поддубную, ясноглазую девочку-убийцу Венди и мою добрую простодушную валькирию Надьку… Злость вперемешку с досадой. Я скосил взгляд на валяющуюся на полу гардину и вздохнул.
В коридоре запищал телефон. Звонил Серебренников.
— Я же предупредил, что задержусь, — прорычал я вместо приветствия.
— Э-э, — выдала трубка. — Я только хотел поторопить вас с анкетой, мне бы к полудню уже все отправить…
— Пошли Мефистофеля к ешкиной матери в урановую шахту; ты сам-то читал, что они прислали?
— Да, я все заполнил уже.
— И на вопрос сто девятнадцать ответил? — издевательски спросил я.
— Я на все ответил, — обиженно буркнул Серебренников.
— Не сочти за труд процитировать свой ответ.
— Что, прямо сейчас?
— Давай, давай, сейчас.
— Подождите, я найду…
В трубке пошуршало, послышался горестный вздох, какие-то щелчки, и наконец он выдал:
— Тут была опечатка какая-то, и я написал, что не понял вопрос.
— Зачитай-ка мне опечатку, Серебренников.
— Вы серьезно?
— Читай давай.
— Бо… неке… кипача… пи о. Все, и вопросительный знак. У вас такая же фигня?
Я помедлил с ответом.
— Нет, — сказал я, — у меня написано: «Любите ли вы жареный лук?»
— А-а, — мне показалось, он заулыбался, — тогда и я поправлю, напишу «да».
— Не правь ничего! Отошли как есть…
— Да-а? — протянул он разочарованно. — Ну ладно.
— Все, отбой. Скоро буду. Принесу тебе анкету, не переживай.
— Спасибо!
— Ага. Бывай.
Я вернулся к столу. Что-то во время нашего разговора странным образом прояснилось. Я не мог сформулировать это чувство словами. Вдруг представилось, что я стал героем анекдота про мужика, который пришел наниматься в ЦРУ. Написал он, значит, заявление, его похлопали по плечу, вручили запечатанный конверт и велели подняться на десятый этаж — там, дескать, вас будут ждать, передайте им это письмишко. Едет он в лифте, снедаемый любопытством по поводу содержимого конверта, не выдерживает, вскрывает его, а там записка: «Вы — наш человек! Вас ждут на пятом».
Вот сейчас было что-то вроде.
Я отхлебнул кофе и принялся отвечать на оставшиеся вопросы.
Добравшись до дна папки, я обнаружил там несколько маленьких листков, похожих на моментальные лотерейки, с разноцветными металлизированными полосками. Такие полоски надо соскрести ногтем или ребром монеты, чтобы узнать, выиграл ты или нет.
«Только для телепатов! — значилось на первом. — Прочтите и запишите текст из контрольной строки».
«Только для ясновидящих! — гласила надпись на втором: — Определите и запишите тип биологической жидкости на контрольной строке».
«Только для пирокинетиков! Сфокусируйте взгляд на контрольной строке в течение трех секунд».
А потом я отыскал свой лотерейный билет: «Только для энергетиков! Приложите любой палец к контрольной строке на три секунды». Я послушно надавил на индикатор, выждал положенное время, убрал руку и на долю секунды увидел голографически переливающийся отпечаток папиллярных линий на полоске. Он тут же исчез.
На самой последней странице было всего одно задание: «Оцените в процентах, насколько честно вы ответили на вопросы анкеты». Я прикинул и нацарапал: «86 %». Заключительная строчка была такая: «Спасибо за сотрудничество».
Мне удалось поспать только три часа.
Потому что, когда ребята отправились на боковую, устроившись на полу в зале на Максовых одеялах, спальнике и огромной медвежьей шубе (хозяйскую кровать единолично заняла Венди), мне пришлось еще битый час утешать на кухне нашего хозяина. Макс сокрушался и ныл по поводу свалившегося на него сомнительного счастья стать магом, по поводу своей поломанной криминальной карьеры («образования приличного нет, сбережений нет, и работать со мной после сегодняшнего хрен кто захочет!») и много еще из-за чего. Я утешал его как мог, растолковывал преимущества нынешнего положения дел, убеждал, что дальше будет только лучше, веселее и интереснее, и не мог избавиться от противного ощущения, что лгу.
Я устал как бессменный часовой. Отдал бы все, что угодно, только бы упасть где-нибудь, хоть в коридоре, сунув под голову комок шмоток, и наконец вывалиться из реальности в сладкое вневременье, где тихо, темно и спокойно, где не убивают друзей и никто не подглядывает за тобой из прошлого. Если бы мне даже предложили прямо сейчас расстрел или плаху, только пообещав, что на том свете я немедленно получу постель и тишину, — согласился бы. Но вечное мое гипертрофированное чувство ответственности за всех и все сказало свое веское «нет» и усадило на кухне напротив несчастного Макса.
— А что, — Макс понизил голос до заговорщического шепота, — твои ребята — они все такое видят?
— Нет, из нас только Отто. Ну тот, в очках, ты помнишь…
— А почему он «Отто»? Типа кличка, как «Венди»?
— Нет, типа немец. Ну, из наших, ссыльных.
— А-а-а…
Тут я вспомнил, что Отто назвал Венди сенсором. Значит, она тоже видит. Надо бы при случае расспросить ее об этом.
— Наташу ловят из-за этого? — Он приложил палец к виску.