Белларион (др. изд.)

Белларион хотел было поймать его на слове, но врожденное упрямство юноши и подозрения, которые никак не хотели успокаиваться, взяли верх над гордостью, и он смиренно ответил:

— Нет-нет, братец, сейчас я приноровлюсь к тебе.

В ответ монах только недовольно хмыкнул и уже более не отвечал на попытки Беллариона завязать разговор, пока они шли под палящим солнцем среди плодородных равнин, тянущихся до самого Касале.

Впрочем, они недолго шли пешком; вскоре их нагнал погонщик мулов, ехавший верхом во главе каравана из шести или семи животных, везущих какие-то огромные корзины, и тут Фра Сульпицио вновь продемонстрировал преимущества, которые давала ему ряса монаха-францисканца. Он шагнул на середину дороги и широко, наподобие креста, раскинул руки в стороны.

Погонщик, загорелый чернобородый малый, остановил своего мула в ярде от него.

— Что случилось, братец? — поинтересовался он. — Чем тебе помочь?

— Благословение Господне тебе, брат мой! Подкрепи же его делами милосердия: вели своим мулам подвезти бедного, сбившего ноги францисканца и этого благородного юношу до Касале.

Погонщик без лишних слов соскользнул на землю, разгрузил двух мулов, которых счел наименее обремененными поклажей, и помог путникам усесться на них верхом. До этого момента Беллариону ни разу не приходилось садиться в седло, и, надо сказать, он весьма обрадовался, когда после очередного поворота впереди показались высокие серые стены Касале, предвещая скорое окончание поездки.

Они пересекли подвесной мост и въехали в ворота Сан-Стефано, где скучающие стражники едва обратили на них внимание — времена были мирные, и даже в Касале, столице воинственного государства Монферрато note 27, совсем недавно претендовавшего на главенство во всей Северной Италии, царили тишина и покой. Они проследовали по узкой оживленной улочке, где верхние этажи домов чуть ли не смыкались друг с другом, закрывая небо, до площади перед собором, заложенным, как помнил Белларион, более семи столетий назад Лиутпрандом, королем Ломбардии, и юноша с живым интересом рассматривал кипевшую вокруг него жизнь — в Касале был базарный день, — известную ему ранее только по книжным описаниям. Он не мог не залюбоваться изящным романским фасадом собора, особенно его оконными проемами в форме креста, но тут его мул неожиданно остановился.

Пора было слезать; Фра Сульпицио осыпал благословениями и благодарностями погонщика, тот прокричал им на прощанье «Да хранит вас Господь» и вскоре исчез в людской толчее.

— Ну, брат мой, пора заняться ужином, — объявил монах.

Для Беллариона такое пожелание прозвучало вполне естественно, однако он не смог скрыть своего удивления, когда Фра Сульпицио, вместо того чтобы поискать в городе какую-либо гостиницу для пилигримов, уверенно направился к таверне, расположенной на другом конце площади.

— Я полагаюсь исключительно на милостыню, — пояснил он. — Хозяин таверны, старина Бенвенуто, мой двоюродный брат; он не откажет нам в столе и ночлеге, и от него я смогу узнать новости о своих родственниках. Что ж в этом странного?

И Белларион, тщетно пытаясь подавить терзавшие его сомнения насчет несоответствия поступков и слов минорита, был вынужден согласиться.

Глава III. НЕЗАПЕРТАЯ ДВЕРЬ

Событие, которое так круто и безжалостно изменило судьбу Белларнона, заставив навсегда забыть о давно лелеемых надеждах изучить греческий язык в Павии под руководством знаменитого мессера note 28Хрисолариса и посвятить свою дальнейшую жизнь богословию и учености, произошло совершенно неожиданно, и юноша не успел даже толком сообразить, что с ним случилось, пока все уже не оказалось позади.

Они сытно поужинали в неопрятной и переполненной общей комнате постоялого двора «Олень», названного так, вероятно, в честь герба правителей Монферрато, украшенного изображением этого благородного животного. Бенвенуто и Фра Сульпицио были, видимо, не только родственниками, но и близкими друзьями; путников усадили за стол, стоявший несколько обособленно, в нише под распахнутым настежь высоким узким окном, сквозь которое с улицы проникал свежий воздух, отчасти смягчавший удушающую вонь чеснока, подгоревшего мяса и прогорклого масла, наполнявшую заведение, и хозяин затем лично спустился в подвал, чтобы принести им бутылку вина, вполне достойную украсить стол более изысканного общества. Только тощая и жилистая птица, поданная на жаркое, могла бы внушить некоторые подозрения насчет своего происхождения, но Белларион слишком устал и проголодался, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Во время еды Фра Сульпицио продолжал расписывать преимущества путешествия под защитой блаженного Франциска, но, к счастью для Беллариона, которому подобная похвальба успела изрядно надоесть, слова монаха заглушали огромные куски еды, жадно поглощаемые им, и шум, производимый пестрой толпой постояльцев — крестьян, ремесленников, солдат и торговцев.