Белларион

— Ну и что? Разве это твое герцогство? Хотя оно давно уже было бы твоим, стоило тебе только захотеть.

— Тебе не терпится стать герцогиней, верно? — улыбнулся Фачино. Его голос звучал ровно, однако в нем ощущался скрытый оттенок горечи. К этой теме они возвращались уже много раз, хотя в присутствии Беллариона она возникла впервые. — К сожалению, на пути к этому существуют препятствия, преодолеть которые мне не позволяет мое понятие чести. Хочешь, чтобы я перечислил их?

— Я помню все их наизусть, — она недовольно надула губы, полные и красные, свидетельствовавшие о сильных внутренних переживаниях. — Однако никакие препятствия не смутили ни Пандольфо, ни Буонтерцо, а ведь их происхождение ничуть не выше твоего.

— Давай оставим в стороне вопрос о моем происхождении, дорогая.

— Ты не любишь, когда тебе напоминают о нем, — со злорадством в голосе поддела его графиня.

Он повернулся к ней спиной и подошел к одному из высоких слюдяных окон, шаркая ногами по полу, густо усеянному сосновыми иголками и веточками вечнозеленых растений, которые заменяли в зимнее время традиционную камышовую подстилку. Секунду он молча стоял у окна и разглядывал неуютный зимний пейзаж.

— Снег как будто усиливается, — произнес он наконец.

— Он еще сильнее валит на холмах возле Бергамо, где правит Пандольфо… — не желала уступать она.

Он резко повернулся к ней.

— И еще не разошелся на равнине неподалеку от Пьяченцы, где тираном Оттоне Буонтерцо, — с сарказмом в голосе перебил он ее. — Если вы не возражаете, синьора, давайте сменим тему.

— Нет, я возражаю.

— А я настаиваю, — в его голосе появились стальные командирские нотки.

Графиня рассмеялась и поглубже закуталась в свое роскошное горностаевое манто.

— Ну конечно, твоя воля — закон. И как только тебе надоест деревенская скука, мы тотчас уедем отсюда.

Он озадаченно поглядел на нее и нахмурился.

— Послушай, Биче note 70, — медленно проговорил он, — я и не подозревал, что тебе так нравится в Аббиатеграссо. Я помню, как ты сопротивлялась всякий раз, когда мы отправлялись сюда, и наш последний отъезд три месяца назад не составил исключения.

— Что, однако, не мешало тебе чуть ли не силком тащить меня.

— Не уклоняйся от ответа, — приблизился он к ней. — С чего это ты вдруг почувствовала привязанность к этому месту? Почему ты не хочешь вернуться в Милан, к развлечениям дворцовой жизни?

— Если ты собираешься искать всему причины, то считай, что я теперь предпочитаю созерцательность суете. Да и во дворце нынче не так уж весело. Но я легко могу себе представить, каким бы стал двор, будь у тебя хоть крупица честолюбия. Окажись на твоем месте кто угодно: Буонтерцо, Пандольфо, дель Верме, Аппиано, — любой из них давно бы стал герцогом, сумей он только снискать такую любовь народа, какой пользуешься ты.

— Меня любят только потому, что считают верным и честным, Биче, — не теряя самообладания, ответил Фачино. — Но это мнение изменится в тот самый момент, когда я стану узурпатором и буду вынужден править железной рукой, и вскоре…

— Значит, до сих пор ты правил… — попыталась она перебить его, но он продолжал:

— …вскоре меня будут презирать так же, как Джанмарию; со всех сторон мне начнут угрожать войной, и герцогство станет одним большим полем битвы.

— Точно так же было в самом начале правления Джангалеаццо. Однако это не помешало возвыситься ему, и Миланскому государству тоже! Победоносные войны всегда способствуют расцвету нации.

— Безалаберность Джанмарии довела Милан до нищеты. Как можно сейчас выжать из горожан достаточно денег, чтобы нанять войска для защиты государства? Поверь мне, это единственная причина, по которой осмелели Пандольфо, Буонтерцо и им подобные. Ты стала графиней Бьяндратской и будь довольна своим положением. А я постараюсь выполнить свой долг по отношению к сыну человека, которому я обязан всем, что имею, включая и свой титул.

— Ты дождешься, что однажды к тебе подошлют наемного убийцу. Чем отплатил тебе Джанмария за твою преданность? Сколько раз он уже пытался выбить тебя из седла?

— Я не собираюсь ни перевоспитывать его, ни переделывать себя.

— А хочешь, я скажу тебе, кто ты? — она резко подалась вперед в своем кресле, и черты ее лица очерствели от презрения и с трудом сдерживаемого гнева.

— Пожалуйста, говори, если от этого тебе станет легче. Мнение женщины не сделает меня ни лучше, ни хуже, чем я есть.

— Ты дурак, Фачино!

— Благодари Бога, что мое терпение лишний раз подтверждает это.

С этими словами он повернулся к ней спиной и вышел вон из зала. Словно забыв обо всем, она осталась сидеть в своем кресле, сгорбившись и подперев лицо руками, я невидящим взором глядела на огонь.

— Белларион, — позвала она наконец.

Но никто не отозвался. Она обернулась и увидела, что его кресло пусто, а в зале нет никого, кроме нее. Она раздраженно пожала плечами и вновь повернулась к огню.

— Он тоже дурак, слепой дурак, — сообщила она языкам пламени, пляшущим на огромных поленьях.

Они вновь собрались все вместе уже за обедом.