Белль и Себастьян

Сначала Штрауб предположил, что операция будет закончена к вечеру, но позднее, когда ветер и снег стали по очереди заметать следы, он обрадовался, как любой хороший охотник, обнаруживший дичь, которая стоила того, чтобы ее выследить. И вот, по прошествии пятнадцати часов после старта, они двигались по пустынной местности и в полной темноте. И все из-за этого проклятого баварца, неспособного правильно истолковать следы, труса, который шарахается от каждой расселины и ямы! Ну ничего, с этим болваном он разберется по возвращении. Собака беглецов наверняка куда лучший проводник. Только благодаря этой зверюге их будущие жертвы сохраняют преимущество во времени!

Для спокойствия у штурмбанфюрера был повод: в этой местности существовала только одна дорога, ведущая к границе со Швейцарией, и проходила она через Бау. Беглецы были впереди и наверняка недалеко. Штраубу временами казалось, будто он их видит — бегущих по снегу неуклюжих крабов. До сих пор им удавалось ускользать от него. Но это не продлится долго! Он знал, какая сила пробуждается в человеке, когда тот попадает в безвыходное положение. Даже у самых слабых открывается второе дыхание. Матери превращаются в диких зверей, защищая свое потомство. Он стал свидетелем таких сцен… Эти люди, там, высоко в горах, могли лишиться только одного — своей жизни, но вместе с тем у них все еще был шанс спастись. Если же он их настигнет, смерть неминуема. Он прекрасно это понимал, и все же их упорство злило его. Повернуть назад сейчас означало бы признать, что горстка гражданских оказалась упорнее и выносливее, чем взвод солдат вермахта! Нет, он поймает их, чего бы это ни стоило! Он их отыщет и вернет назад, живыми или мертвыми. После этого никто не осмелится сунуться в горы на его территории! Ущелье Бау станет местом его триумфа.

Через каждый час отряд останавливался на десятиминутную передышку. Пока баварец сверял направление, солдаты выпивали по глотку сладкого чая, правда, уже холодного. Проводник отчаялся найти какие бы то ни было следы. В полной темноте и при такой погоде это было невозможно. Штрауб же надеялся, что с рассветом буря стихнет.

Небо уже начало проясняться, ветер понемногу терял свою силу, в тяжелых тучах на мгновение появился просвет, через который можно было увидеть усеянное звездами небо.

Холод стоял жуткий, и наваливавшаяся на плечи усталость едва не стала фатальной для солдата, замыкавшего цепочку. Когда его товарищ по оружию (а это оказался не кто иной, как Краусс) обернулся попросить у него флягу с коньяком, Шульц исчез. Его обнаружили распростертым на льду на отдалении в пятнадцать метров. Обернись фельдфебель Краусс на две-три минуты позже, и Хансу пришел бы конец. Нога его попала в рытвину, он споткнулся и упал. Ему быстро перевязали ее и заставили глотнуть спиртного. Штурмбанфюрер согласился сделать получасовую остановку, чтобы этот болван немного пришел в себя. В душе он негодовал, потому что понимал — беглецы здесь, совсем рядом.

Ханс чувствовал себя отвратительно. Паника еще не отступила, а теперь к ней добавился и страх. Из-за него колонна остановилась, так что у бедняги были все шансы оказаться в штрафном батальоне. Говорили, будто Виллем Штрауб беспощаден с теми, кого считает слабаками… Проводник сказал, что впереди — зона расселин, самая опасная на маршруте. Кто бы мог подумать! Ханс вообще удивлялся, как до сих пор стоит на ногах! Он попытался разглядеть хоть что-то в молочной дымке рассвета. Ущелье должно быть где-то совсем рядом, самое большее — на расстоянии километра, и Краусс только что сказал, что они скоро выйдут на более ровный участок, тогда идти станет легче. Затем им останется подняться на последнюю высоту.

Когда полчаса истекли, Шульц, хромая, присоединился к отряду. Он выбрал себе место между Крауссом и крепким парнем, фигурой напоминавшим медведя, который между тем волновался не меньше остальных. Каждый спрашивал себя, что с ними будет, если они в самое ближайшее время не найдут беглецов.

Карательный отряд снова отправился в путь.

Анжелина несла Эстер на спине. Малышка потеряла сознание час назад. Она боролась до последнего. Шла вперед и не жаловалась. А потом неожиданно, когда как раз дошла до своего любимого числа, в голове все перемешалось и она провалилась в черную дыру. Объятия снега показались ей приятными, словно мамина ласка.

Ей растирали руки и лицо, ее трясли, заставляли сосать кусочек льда, и она стала смеяться, а потом заплакала от утомления. Тогда ей положили в рот кусочек замерзшего и безвкусного сала, но она его проглотила, потому что не могла жевать. Есть Эстер не хотела и даже холод перестала чувствовать. Хотелось только спать. Жюль предложил Анжелине нести ее на спине по очереди. Конечно, мужчине говорить такое было неловко, однако он понимал, что далеко с добавочным грузом на плечах ему не уйти. Анжелина отказалась. Ему и так приходилось помогать Луизе, которая тоже подавала тревожные признаки слабости.