Белеет парус одинокий. Тетралогия

— Ой, какая красивая! — закричал малыш на всю улицу пересыпским голосом, но тут же запутался пятками в румынском френче и, к общему веселью, со всего маху сел на мостовую, на миг расстроив четкие походно-боевые ряды Колесничука, Пети и Леонида Цимбала.

Одним словом, все было чудесно, замечательно в этот упоительный День Победы.

— Черноиваненковцы идут, усатовцы идут! — поминутно слышалось в толпе.

57. Папкино письмо

Под прекрасной классической колоннадой бывшей городской думы, на небольшой площади, по-видимому, только что закончился летучий митинг. По лестнице спускался оратор, окруженный толпой. Это был седой как лунь старик в полной матросской форме русского дореволюционного военного флота. Ветер трепал синий воротник его голландки и длинные георгиевские ленты шапки с золотой печатной надписью впереди — «Князь Потемкин-Таврический».

— «Потемкин»! «Потемкин»! — слышался говор в толпе. — Матрос с «Потемкина». Только что его привезли из Николаева на торпедном катере.

— Он всю оккупацию пережил в Одесской области.

— Старый подпольщик.

— Говорят, самого Ленина знакомый. Зимний брал.

— У нас в Одессе с гайдамаками счелся.

— Весь белый, как одуванчик.

— А брови еще-таки довольно черные. Боевой старик!

— Спрашиваешь! С тысяча девятьсот пятого года борется за Советскую власть.

— Говорят, он тогда у нас в Одессе состоял в боевой организации.

— А это с ним что за девочка?

— Это его дочка.

— Не дочка, а внучка.

— Ну, может быть, внучка, это не важно.

— Она с ним всюду ходила, когда он работал за шарманщика, пела, танцевала с бубном. Их все считали за румына и за румыночку.

— Да, она сильно чернявенькая.

— Так здорово по-румынски лопотала, и он то же самое.

— Он — это не удивительно, он с «Потемкиным» был в Румынии, некоторое время там жил, научился разговаривать по-ихнему.

— Теперь пригодилось.

— Вы про эту девочку говорите?

— Про старика и про его внучку.

— Это дочка Дружинина.

— Какого Дружинина? Того самого?

— Его настоящая фамилия вовсе не Дружинин. Дружинин — это только его подпольная кличка. Это наш советский разведчик.

— Когда его водили в кандалах по городу, старик и девочка…

В это время Петя, Колесничук и Леонид Цимбал наконец пробрались через толпу — их все с уважением пропускали — и вдруг очутились совсем рядом со старым матросом.

Старик одной рукой опирался на палку, а другой — на плечо девочки. В сапожках, в синей юбке, белой рубашечке и красном пионерском галстуке на смуглой шейке, она шла, прямая, как тростинка, глядя из-под редких, но очень черных, красиво загнутых ресниц карими глазами, в которых дрожали две зеркальные точки.

Прежде чем Петя узнал ее, она узнала Петю, остановилась и протянула ему руку. Ни удивления, ни радости не отразилось на ее немного усталом, спокойном, заметно повзрослевшем лице.

— Здравствуй, Петя, — сказала она просто. — Ну вот мы и встретились опять! — И губы ее горько дрогнули. — Я тебя сразу узнала, хотя ты очень вырос. А ты меня сразу узнал?

— Нет, — сказал Петя. — Не сразу.

— Может быть, ты забыл, как меня зовут? — Она с усилием улыбнулась. — Галина.

— Я знаю. Я не забыл.

Чувство такой любви, такой нежности и такой жалости вдруг охватило Петю, что ему трудно стало дышать.

Он смотрел, не отрываясь, в эти милые детские глаза и в каждом зрачке за решеткой ресниц видел крошечное отражение самого себя, своей растрепанной головы, булавочную головку ослепительно-белого весеннего солнца я даже красный флажок над колоннадой бывшей городской думы.

Она взяла его руку и подержала в своей, немного раскачивая.

— Ты помнишь моего папу? Его расстреляли враги.

— Я знаю, — сказал Петя. — Капитан Дружинин. Мы были с ним вместе в катакомбах.

— Да? — сказала она без всякого удивления, даже как-то бесчувственно, но очень серьезно. — Это хорошо, что ты был в катакомбах. Мы тоже с дедушкой работали. А твой папа?

— Мой папа был заместителем Дружинина.

— Дедушка, — сказала Галина, — познакомься. Это мальчик Петя, с которым мы тогда вместе летели в Одессу. Он тоже был в катакомбах вместе с нашим папкой.

Старик посмотрел на мальчика из-под клочковатых серо-черных бровей глубоко сидящими темными глазами, пожевал губами, затем протянул руку, на которой Петя увидел татуировку — маленький голубой якорь.

— Будь здоров, кавалер, — сказал старый матрос, и Петя почувствовал пожатие его старой, как бы деревянной руки с твердой, продубленной кожей.

Назвав Петю кавалером, дедушка имел в виду медаль, но мальчик понял в том смысле, в каком однажды употребил это слово Дружинин — кавалер его дочки, — и смущенно покраснел.

— Пойдем с нами, — сказала Галина, взяв Петю под руку.

— Куда?

— Читать папкино письмо.

Петя не понял.

— Разве ты не знаешь? — сказала она. — Перед смертью отец написал письмо. Пойдем туда.