Белеет парус одинокий. Тетралогия

— Прошу вас, мсьё, пройдите в эту дверь, — сказал Колесничук, с поклоном пропуская «немца» в чулан. — Этот уникальный сервиз я только что получил из Киева. Настоящий севр! Супруга турецкого консула приобрела его у наследников графа Бобринского за тысячу двести фунтов стерлингов. Вещь, не имеющая себе равных! Я его резервировал специально для вас. Посмотрите его, а я сию минуту обслужу других покупателей и буду к вашим услугам. Экскюзе муа, милль пардон… — Говоря таким образом громким, но почтительным голосом, с лучшими, наиболее изысканными интонациями господина Пржевенецкого, Колесничук обратился к покупателям и шепотом прибавил, показывая глазами на дверь чулана, куда вошел «немец»: — Личный адъютант господина Геринга и советник по вопросам антиквариата, мой постоянный клиент. Прошу тысячу извинений! Теперь я весь к вашим услугам, мадам. Чем могу быть полезен?

И Колесничук, дробно стуча штиблетами, как белка, забегал вверх и вниз по лестничке. Между тем «немец», положив руку в задний карман своих коротких брючек, вошел в чулан.

— Закройте дверь на крючок и не шевелитесь, — сказал Черноиваненко, не спуская глаз с «немца». Он сидел в углу полутемного чулана на ящике и держал в руках пистолет.

Не вынимая руки из заднего кармана, «немец» заложил крючок и прислонился к двери всем своим большим, грузным телом.

— Пропуск? — сказал Черноиваненко.

— Киев. Отзыв?

— Карабин.

— Верно.

— Подождите. Не приближайтесь. Документы!

«Немец» отколупнул ногтем заднюю крышку часов и подал Черноиваненко маленькую папиросную бумажку, скатанную шариком. Черноиваненко развернул ее, надел очки, не выпуская из рук пистолета, и прочитал несколько слов, написанных хорошо ему знакомым почерком секретаря обкома. «Скорого свидания не обещаю», — вспомнил он последние слова, сказанные ему секретарем обкома, и весело улыбнулся. Улыбнулся и «немец», но сдержанно.

— Представитель Украинского штаба партизанского движения капитан Максимов, — сказал он, представляясь.

— Черноиваненко. Садитесь!

Они пожали друг другу руку. Черноиваненко подвинулся, и капитан Максимов сел рядом с ним на край ящика.

— А я, признаться, и не знал, что существует такой Украинский штаб партизанского движения. Давно создан?

— В июне месяце, по решению ЦК КП(б)У. Специально для связи с партизанскими отрядами, для руководства и оказания им помощи.

— Вот это хорошо! — воскликнул Черноиваненко. — Нам, откровенно говоря, сильно недоставало такого украинского штаба.

— Теперь, как видите, он есть. Здесь безопасно?

— По крайней мере, до сих пор эта явка у нас считается наиболее надежной. На всякий случай учтите, что за этими ящиками в углу есть еще одна дверь: она выходит непосредственно во двор.

— Прелестно. Между прочим, кланяется вам секретарь Одесского обкома, передает большой, горячий привет.

— Он где сейчас?

— В Украинском штабе.

— Дякую за память. Пусть нас не забывает.

— Не забудет, — сказал Максимов.

Черноиваненко зажег спичку и поднес к бумажке, которая вспыхнула легким зеленовато-желтым огоньком, и невесомый пепел ее, как бабочка, упорхнул вверх.

Помолчали.

— Придается большое значение развертыванию массового партизанского движения на Украине, — сказал Максимов. — В частности, очень интересуются Одесской областью и лично вами, товарищ Черноиваненко. Как идут дела вашего подпольного райкома? Кое-что штабу известно.

— Например? — насторожился Черноиваненко.

— Уничтожение свыше тысячи пудов хлеба в Протопоповской МТС, взрыв усатовской комендатуры, систематическое распространение среди населения листовок и сводок Совинформбюро.

— Это известно в штабе? — быстро спросил Черноиваненко, вспыхнув от удовольствия.

— Конечно.

И Черноиваненко понял, что в этой новой по содержанию и по форме войне, еще невиданной в истории, он, в сущности, является командиром боевого соединения, не менее важного, чем любой завод в тылу или чем любая дивизия на фронте, — частью всенародных вооруженных сил.

И в эту минуту он забыл, что сидит в чулане комиссионного магазина «Жоржъ» и что за стеной — захваченный фашистами советский город.

Затем он стал рассказывать капитану Максимову о положении райкома, о его действиях и планах. В сущности, это был отчет Центральному Комитету Украины, и Черноиваненко тщательно выбирал слова и выражения, стараясь быть как можно более точным, объективным, не замазывая слабых сторон своей работы, но и не умалчивая о сильных.

Максимов сидел, опустив голову, с напряженным выражением лица, покрытого мелкими капельками пота: в чулане было жарко. Было видно, что он, не имея возможности записывать, старается как можно лучше запомнить каждое слово Черноиваненко. Иногда он его останавливал, переспрашивал. Это был первый отчет Черноиваненко о своей работе. Отчитываясь перед партизанским штабом и перед партией, он как бы отчитывался перед самим собой и невольно видел деятельность своего подпольного райкома со стороны.