Белеет парус одинокий. Тетралогия

Они сцепились мизинцами и смущенно, как это, впрочем, всегда бывает, когда люди мирятся, покачали руками и расцепились.

— Мир? — радостно спросила девочка.

— Мир, — ответил Петя также радостно и посмотрел девочке в глаза.

— Инцидент исчерпан, — сказал командир корабля и, как доброе божество, величественно удалился в штурманскую рубку.

Мальчик и девочка некоторое время стояли, глядя в разные стороны. Они не знали, что им делать друг с другом теперь, когда они были официально в мире.

— Знаешь что? — наконец сказала девочка с таким видом, как будто сделала необыкновенно важное открытие.

— Что?

— Давай будем гулять по самолету.

— А зачем? — резонно спросил солидный Петя.

— А нарочно, — легкомысленно тряхнув всеми своими лентами и бусами, сказала девочка.

— А давай! — вдруг с самым бесшабашным видом сказал Петя, поддаваясь очарованию ее легкости и веселья.

И последний час воздушного путешествия прошел совсем незаметно.

4. У самого Черного моря

— Море! — весело сказал командир корабля, показываясь на пороге своей рубки.

— Море! Море! — кричала девочка.

— Черное море, — тихо сказал Петр Васильевич, крепко прижимая к себе сына.

— Где же оно, где? — беспокойно спрашивал мальчик, прижимаясь лицом к окну.

— Да вот же оно. Под нами. Неужели не видишь?

Петя посмотрел, насколько было возможно, вниз и вдруг глубоко под собой увидел кусок цветной географической карты. Он совершенно отчетливо увидел неровную линию, отделявшую бурую сушу от аквамариновой воды.

Длинные синие морщины в несколько рядов тянулись вдоль берега, в точности повторяя его очертания.

— Что это такое? — спросил Петя, все еще ничего не понимая.

— Это море. Это волны Черного моря.

Петя ожидал увидеть Черное море громадным, грозным, если не вполне черным, то, во всяком случае, черноватым, с резким горизонтом. Вместо этого он увидел мелкие береговые подробности — табун зеркально блестевших на солнце лошадей, которых, вероятно, только что выкупали и теперь гнали обратно в степь, развешанные рыбачьи сети, маленькие перевернутые шаланды со свежевысмоленными днищами, а все остальное громадное пространство моря тонуло в серебристом сиянии воздуха, так что, глядя против сильного утреннего солнца, невозможно было его увидеть. Его можно было только угадывать. Но уже одно сознание, что море, которого он никогда в жизни не видел, почти рядом, под самым подбородком, наполнило Петину душу восхищением, которое дошло до восторга, когда вдруг внизу, вновь в солнечном мареве, он увидел пароход. Не речной, а настоящий морской пароход с красным пояском на черной трубе и бурым хвостом дыма над незримой, сияющей водой.

Заходя с моря, самолет стал делать круг, и теперь мальчик снова видел обыкновенную сухую сероватую степь, а в степи два синих лимана.

Самолет еще раз немного повернул. Петя видел скопление крыш, скучные прямоугольники кварталов, уплывающий назад залив со змейкой мола и маленьким белоснежным колоколом маяка. Все это не вызвало у мальчика никаких особых чувств, кроме удовольствия смотреть с высоты птичьего полета на город, похожий сверху на наборную кассу, которую Петя видел не так давно в Москве во время экскурсии пионеров в типографию «Пионерской правды».

Но Петр Васильевич необыкновенно оживился, даже как-то помолодел. Никогда еще Петя не видел отца в таком волнении. Он бросался от окна к окну, стараясь не пропустить ни одной мелочи. То, что для Пети был просто маяк, или просто мол, или просто морской залив, для Петра Васильевича был знаменитый одесский маяк, знаменитый одесский мол, знаменитый Одесский порт. Отец бормотал названия улиц, пригородов, площадей; то и дело он тащил сына к окну и заставлял смотреть вниз.

— Смотри, скорее смотри! Видишь, это купол знаменитого Одесского городского театра.

От тыкал пальцем в стекло и нежно улыбался знаменитому куполу, а мальчик не без труда находил среди клеток наборной кассы синюю раковину знаменитого купола, и она не вызывала в нем ни малейшего восторга.

— Смотри, смотри! Вот Чумка, вот Сахалинчик, вот Ближние Мельницы. Скорее смотри, а то они скроются.

— Где, где мельницы? — тревожно спрашивал мальчик, не видя никаких мельниц и не понимая, что такое Чумка, Сахалинчик и чем они знамениты.

— Ах, боже мой, да ты не болтай, а лучше хорошенько смотри. Никаких мельниц нет. Это только так называется.

— Где же, где?

— Уж пролетели, — огорченно говорил отец. — Видишь, братец, какой ты растяпа. Пропустил мельницы. Эх ты… А вот элеватор. Видишь? Знаменитый одесский элеватор.

— Где? Где знаменитый элеватор? — суетливо спрашивал Петя.

— Да вот же он. Неужели не замечаешь? Такой серый. Два корпуса рядом.

Мальчик добросовестно всматривался и действительно видел два довольно скучных бетонных ящичка, стоящих близко друг против друга. Это и был знаменитый одесский элеватор.

Между тем под крылом побежала трава, степные ромашки, самолет коснулся земли, подскочил и покатился.

Открыли дверцу, спустили лесенку.