- И опять же не спешите. Увиваясь вокруг воюющей армии со своей сливовицей, этот Тайка каким-то образом вынюхал от пьяных солдат, что победы так или иначе не будет. Русские вернутся к себе, мы опять попадем под турецкий полумесяц. Что и говорить, для нас, связавших себя с русской армией, участвовавших в войне против турок, наступают тяжелые времена. Тайка меч в руки не брал, ему ничего такого не грозит, но у него другая забота: как бы сберечь накопленное богатство. А накопил он за эту войну немало. И когда Суворов отказался от коня, и солдаты бросили жребий, он вдруг сообразил, что пашский жеребец может его спасти. Выдержать его в конюшне до прихода турок и выйти к ним навстречу в знак покорности и миролюбия. Выйти с этим красавцем навстречу нашим мучителям!
- Я понимаю ваше возмущение, - сказал после долгого раздумья рыжий монах. - Я, может, и сам в какой-то мере его разделяю, но, братья мои! Разве эти дела так делаются?
- А как? Научите. Помогите, и мы для вас все, что захотите, сделаем.
- Новую келью в этой скале выдолбим! - заявил младший. - А хотите, целый монастырь построим! Нас тут много, вы не думайте!
- А что вы хотите с тем жеребцом сделать, после того как угоним?
Лицо старшего посветлело - кажется, дело идет на лад.
- Что хотите, то и сделаем. Хотите - вам подарим.
- Вот что, - сказал наконец послушник, - я пойду с вами на это дело, но только при одном условии: угоним жеребца, переправим через Днестр и выпустим на волю.
Старший из братьев посмотрел на него осоловело, точно кто-то обухом ударил его по голове.
- Как выпустим?
- Что значит - выпустим?
- Да для чего его выпускать-то?!
- Нет, - с явным огорчением сказал старший, - мы на это идти не можем. Скажут про нас, что мы губошлепы. Нас и так вон у Марицы засмеяли.
- Ну, - более примирительно сказал послушник, - в таком случае давайте вернем его солдатам, бравшим Измаил. В сущности, это их лошадь.
Старшему из братьев эта мысль показалась более или менее приемлемой, хотя, с другой стороны...
- Где они теперь, те суворовские войска!
- Ну, необязательно, чтобы суворовским - любым войскам, подчиненным русской императрице. Разве тут поблизости нету москалей?
- Да стоит тут одна рота под Могилевом, - сказал не без иронии старший. - Обтесывают бревна, готовят переправу на случай мира.
- Вот давайте им и подарим жеребца.
- Что, просто так взять и отдать? Такого коня?!
- Ну, если вам не хочется просто так отдать, садитесь с ними в карты играть. Я слышал, обыграть их невозможно.
- Да что это будет за игра! Курам на смех. Ну мы поставим на жеребца, а они на что поставят? Это же бедные строители, у них, кроме топоров и щепок, ничего за душой.
- Сваи еще есть, - съехидничал младший. - Сиротки-коротышки.
- Что значит - сиротки-коротышки?
- Видите ли, отец, - рассудительно заговорил старший, чтобы как-то смягчить легкомысленное впечатление, оставшееся от ехидства младшего брата, - они хоть и строители, но строить небольшие мастаки. Всю зиму валили дуб, готовили опоры под будущий мост, а весной Днестр возьми да подыми свои воды аршина на два, так что те опоры оказались негодными. И опять валят лес, готовят сваи подлиннее.
- А коротышки куда подевались? - спросил послушник.
- Да лежат там навалом. По бедности своей они, говорят, хотели их загнать, искали покупателей, да не нашли.
- А согласились бы они, - спросил послушник, - взамен жеребца отдать их нам?
- Да они бы нас расцеловали за такой торг, только зачем нам они?
- Перевезем и построим церковь для Околины.
- Гм! Да ведь на один перевоз этого леса нужна тысяча пар лошадей! А народу сколько нужно!
- Зачем нам лошади, зачем нам люди! Сплавим лес по воде, и дело с концом. Мы ведь живем ниже по течению.
- Ты разве умеешь править плотами?
- Умею.
Братья Крунту, сидя у потухающего костра, многозначительно переглянулись. Скажи на милость, и плотами умеет править. Переговоры вступали в деликатную фазу.
- Строить церковь будет кто?
- Мы вот вчетвером и построим.
- Ты что же, и плотничать умеешь?
- Что тут мудреного! Я родом из Трансильвании, а там у нас говорят, что топором так же просто орудовать, как и ложкой.
Старший рассмеялся.
- Нет, - сказал он, - мы степные. Мы одной ложкой.
- А интересно бы попробовать, - размечтался младший.
Средний из братьев, наиболее коварный, спросил:
- Слушай, отец, а ты не будешь требовать, чтобы мы потом в той церкви еще и молились?
- Разве вы не молитесь?
- Мы, конечно, молимся, но изредка. Когда охота или когда совсем уж прижмет. А чтобы так, день за днем, да еще по праздникам бегать на службу это мы не любим. Не мужское это дело. К тому же за эту войну в каких только храмах мы, не побывали, но что-то не похоже, чтобы хотя бы в одном из них пребывал господь.
- Кто вам сказал, что в храме пребывает господь?
- Для чего же тогда храмы строят?
- Для людей.
- А бог в таком случае где?
- Он внутри человека. Внутри тебя. И внутри его. И внутри меня. Человек сам по себе есть храм, сотворенный богом, и это единственный храм, в котором пребывает господь.
- Зачем же тогда церкви строить?