Белая смерть

На узком поле битвы, которое зовется улицей, никто не дрался за место под солнцем с таким ожесточением, как Джон Эдельгейт из клана Эдельгейтов.

Карлос явился к Эдельгейту с надеждой в сердце и секретными документами в кармане. Он вошел в крохотный полутемный мебельный магазинчик, и через несколько секунд появился хозяин: низенький и важный, с округлым лицом и редкими прилизанными волосами, похожий на гигантскую лягушку. Узкий лоб, маленький острый носик, липкие скользкие пальцы, переплетенные на четко обозначившемся животе. Сморщенный ротик складывался в гримаску, выражающую нечто среднее между презрением ко всякого рода сомнительным сделкам и желанием провернуть их как можно больше. Под безобидной внешностью Эдельгейта добропорядочность каждый день вела изнурительный бой с алчностью.

— А вот и мистер Зеккилия! — воскликнул Эдельгейт, завидев Карлоса. — Здравствуйте, как поживаете?

— Отлично.

С тех самых пор, как Карлос покинул родную деревню, еще никто никогда не произносил его фамилию правильно. И он научился откликаться на многочисленные иностранные вариации, ни одна из которых не походила на ту фамилию, которую дали ему в Санта-Марта.

— А как идут ваши дела, мистер Эдельгейт?

Эдельгейт с озабоченным видом наклонил голову, прислушиваясь к словам собеседника. Карлос страдал еще и от этого неудобства. Он рос, полагая, что разговаривает на испанском. Но когда юношей отправился в Пуэрто-Вальярта, выяснилось, что вся остальная Мексика вовсе не считает испанским язык, на котором он говорит. Это диалект, объяснили ему, один из ацтекских языков, пересыпанный искаженными испанскими словами. Карлос был потрясен. В шестнадцать лет ему пришлось учиться языку, на котором говорят жители Мехико и Веракруса, а на кораблях он узнал немало английских фраз. Но иностранцы по-прежнему в ужасе склонялись к нему, настороженно прислушиваясь, просили повторить сказанное или, если возможно, говорить медленнее. Некоторые вообще не понимали его английского, просто не разбирали слов. Свободно Карлос мог изъясняться только на родном диалекте, но возвращению в Санта-Марта он предпочел бы смерть.

— Не угодно ли пройти в мою комнату, мистер Зеккилия? Наверное, не откажетесь от чашечки чая…

— Спасибо большое.

Карлос приучил себя поглощать этот напиток. Всего лишь небольшое испытание, через которое необходимо пройти, чтобы с выгодой провернуть дело.

— Вот так. Хорошо устроились? Прекрасно. Приятное плавание, мистер Зеккилия?.. Хорошо, хорошо… А у нас стоит чуть более влажная погода, чем обычно. Зато ожидается теплое лето…

В этом чертовом городе выпадает столько осадков, что с лихвой хватило бы на всю Мексику.

— Итак, полагаю, вас привело ко мне дело, о котором вы хотели бы поговорить?

— Есть кое-что на продажу.

Хотя Карлос знал, что, сразу взяв быка за рога, нарушает неписаные правила приличия и обижает Эдельгейта, терять время на обычные церемонии он не хотел.

— Разумеется, мистер Зеккилия. Счастлив сообщить, что за время вашего отсутствия цена грамма не изменилась. Если позволите, я достану весы…

— Не надо, мистер Эдельгейт. Это не героин.

Эдельгейт с облегчением улыбнулся. Бриллианты или платину бдительной совести переварить куда как легче.

— Есть одна очень любопытная штука… И стоит, по-моему, немало, — пояснил Карлос склонившемуся к нему англичанину.

Продолжая говорить медленно и следя за произношением, которое тем не менее оставалось непоправимо ацтекским, он рассказывал историю о «Скорой помощи» и найденном секрете.

Мистер Эдельгейт слушал очень внимательно. Украденные планы… Как живописно! И речь, похоже, идет не о британских документах. Планы принадлежат американцам, которые, хотя и союзники, в Общий рынок все же не входят!

Эдельгейт немного пофлиртовал с романтической идеей стать посредником в столь серьезной операции. Но здравый смысл быстро подал голос.

— Мистер Зеккилия, прошу вас, не будем больше об этом. С моей стороны было бы более чем нескромно не сообщить вам, что в подобного рода делах я не имею никакого опыта. Совершенно никакого.

— Вы не хотите продать для меня американские планы?

— Дорогой друг, я просто не знаю, кому их можно предложить. Не имею ни малейшего представления. Этот мир мне абсолютно незнаком, можно даже сказать — чужд.

— Чужд?

— Безгранично.

Мистер Эдельгейт замолчал. Он очень хорошо чувствовал свой каждодневный мир, мир мебели и героина, ставший уже привычным и обыденным, с нравственной точки зрения сравнимым со стаканчиком виски в баре на углу. Люди, пристрастившиеся к героину, были ясны и понятны Эдельгейту: просто покупатели незаконного продукта, продаваемого под видом безобидной пудры. А если брать бриллианты и платину, так это вообще обычные товары, которые любят приобретать капиталисты, уставшие от строгостей налогообложения.

Но что он мог рассказать этому иностранцу о романтическом мире шпионов, планов, документов и секретов, о котором сам знал только из газет? Мистер Эдельгейт попытался объяснить это, но смутился: складывалось впечатление, что он пересказывает популярный роман Эдгара Уоллеса.