Белая пыль

Самсон всегда записывал все важные сведения от руки на бумажные носители информации. Он не доверял технике, считал, что ее всегда можно взломать. Записи на бумаге тоже могли сгореть или их мог пожрать всесильный измельчитель типа шредера. Но то ли недоверие к окружению, то ли вера в собственную правоту стойко поддерживали убеждение Самсона записывать нужную ему информацию на бумаге.

Записи были лаконичны. Инициалы. Цифры. Отдельные слова. Вечерами, лежа в постели, Самсон часто рассказывал Насте о том, что означают те или иные символы в его записях. Он просил запомнить и повторить. Иногда раздражался, когда его супруга забывала какие-то важные вещи. Требовал учить наизусть, никогда не записывать, только заучивать на слух. Он предупреждал, что их бизнес далеко не такой, каким выглядит со стороны. И если что-то произойдет с ним, с Самсоном, Насте нужно будет многое узнать самостоятельно из его записной книжки. А рассказывать всю суть при жизни он не хотел. Говорил, что не время.

Она вошла в папку «Барбариска», что была в папке «Документы». Пролистав древо и наткнувшись на это название, она незамедлительно кликнула именно его. Потому что, когда муж любил ее ночами, а потом, запыхавшиеся, они валились на кровать, отпустив друг друга, и Настя укладывала голову на его широкое плечо, Самсон называл ее своей конфеткой и рассказывал, как он в детстве любил барбариски. «Мама всегда покупала их в день зарплаты, – говорил он. – Они были волшебно кисло-сладкими и таяли во рту. Как ты». Он говорил это часто.

Нажимая на правую кнопку компьютерной мышки, она улыбалась своим воспоминаниям.

Папка была пустой. Но Настя знала, что такого быть не может. Она вошла в настройки и включила опцию «отображение скрытых файлов и папок». Теперь в папке «барбариска» появился видеофайл. Настя открыла его, и на экране возникло лицо Самсона. Он улыбнулся ей, прищурившись, как делал только тогда, когда они были наедине, и заговорил:

– Настюша, если ты сейчас смотришь это видео, значит, то, чему я тебя учил, пора применять на практике.

Настя смотрела на него. Улыбалась. И чувствовала его присутствие. Мягкий тембр его голоса. Его запах. На своих плечах его нежно обнимающие руки, которые не позволяли даже предположить, что она может остаться без поддержки.

– Я не буду долго рассказывать, как тебя люблю. Тебя и нашу Нежу, – продолжал говорить он с экрана. – Вы – моя жизнь. Знаю – ты знаешь. – Мужчина улыбался сквозь бороду. – Глядя на нас с тобой, я вспоминаю пчел. Они живут семьей, как и мы. Носят нектар в соты. В маленькие ячейки из воска. – При этих словах Самсон, прищурив левый глаз, показал большой и указательный пальцы правой руки, почти касавшиеся друг друга. – Чтобы потом в этих ячейках образовался мед. А потом этот мед ели молодые пчелы, которые появятся в улье. В семье. Тем более если вдруг зима и станет невозможно вылетать за пределы деревянного дома. Я бы хотел, чтобы у нас с тобой была одна ячейка на двоих. Ты бы знала, как ею распорядиться, если со мной что-то произойдет. Мы бы тогда обязательно пережили любую злую зиму – ты, Нежа и я. Особенно ты и Нежа. Обожаю тебя. Ты самая лучшая женщина на свете.

Самсон замолчал, еще раз улыбнулся, и видео закончилось.

Настя смотрела в экран, уткнувшись в сцепленные ладони. Кому-то могло показаться, что Самсон несет полную чушь. Кому-то, но только не ей. Она прекрасно поняла, о чем шла речь. Самсон не мог говорить напрямую. Скрыть папку в доступе – мелочь. Любой школьник, копаясь в компьютере с целью добыть что-нибудь спрятанное, сразу отобразит ее на экране. Самсон это понимал, потому сделал видео как будто недоступным, но послание понятным только ей, Насте.

Ключевым словом в его монологе было слово «ячейка». Настя знала, что у них есть банковская ячейка на двоих. В банке, что прямо напротив их дома. Самсон всегда говорил: «Если хочешь спрятать, положи на видном месте». Она никогда не спрашивала, для чего эта ячейка нужна. Теперь поняла. Для экстренного случая. Случая смерти ее мужа.

Настя провела кончиками пальцев по зажмуренным глазам, чтобы вытереть набежавшие слезы. Она всегда ценила, благодарила и удивлялась тому, как Самсон заботился о ней и об их совместной дочери. Прошло много лет после их встречи и времени влюбленности. Ее – в криминального романтика, сидевшего в тюрьме, его – в свою спасительницу, рисковавшую собственной жизнью ради его благополучия. Казалось, за все прожитое время все влюбленности, благодарности и прочие чувства должны были утратить свою актуальность, но он всегда боготворил ее, несмотря на свои увлечения, безбашенность и непредсказуемость. А она ценила его за это. Да и не только за это. Она не переставала видеть в нем того Самсона – яркого и харизматичного, в которого влюбилась и за которым пошла. Что бы ни происходило, она всегда знала, что Самсон принадлежит только ей. А она ему.