– Может, он испугался? Собственной жестокости? Если был новичком в этом деле.
– Этого же мы не знаем.
– Нет, но вы раньше встречали подобные убийства? Юные мальчики, один голый, между ними мертвое животное? Не встречали, так что это вполне мог быть его первый раз. А каково делать это впервые? И как он чувствовал себя после?
Она посмотрела на Мунка, словно ожидая от него ответа, но он не нашелся, что сказать.
– В первый раз, – продолжила она. – Сильное впечатление. Что бы это ни было. Прыжок с парашютом, первый секс, банджи джампинг, погружение на сорок метров без кислорода, это же сильнейшее переживание. Встряска. Но в отличии от всего, что я перечислила…
Она снова ткнула пальцем в фотографии мест преступления.
– Это ни на что не похоже. Убийство. Избавление от бремени. Теперь ты знаешь, кто ты на самом деле. Убийца. Ты, может, где-то в глубине души и раньше знал это. Но легко отрицать это, пока ничего не совершил, но теперь ты уже сделал это, правда? Теперь ты знаешь, кто ты.
– Думаешь, он сам лег в больницу?
– Бинго, – кивнула Миа. – Может, он испугался. Того, кем был. Я болен. Мне нужна помощь.
– В психиатрической больнице?
– Именно. И он остался там надолго. На много лет. Ему стало лучше. Возможно, он даже решил, что излечился. Снова вышел в общество. Может, даже нашел работу. До одного прекрасного дня. Вдруг откуда ни возьмись.
Она показала на Рубена.
– И все повторяется? – спросил Мунк.
– Именно.
– Новое вожделение.
–
– Миа, звучит отлично.
– Да?
– Гениально. Великолепная работа.
Он вынул сигарету изо рта и огляделся по сторонам, как тут телефон Мии завибрировал на полу.
– Придется ответить. Весь день звонят с этого номера.
– Где можно курить?
– Пройдите пару комнат, там на углу веранда.
Она махнула ему рукой и, прикусив губу, сделала над собой усилие и наконец нажала на зеленую кнопку.
Одиннадцатилетний Кевин Мюклебюст проснулся от звуков из ванной и понял, что это опять случилось. В доме новый дядя, и теперь пару дней все будет по-другому. В чем-то это неплохо, потому что когда в доме новый дядя, мама всегда становится доброй и не ругается на Кевина как обычно. Он очень надеялся, что сказанное ею тем вечером несколько недель назад окажется правдой. В маме как будто несколько человек поселилось. По крайней мере, два. Один – это мама как она есть, а второй появлялся, когда мама с Элсебет пили красное вино, и она резко начинала проявлять любовь к сыну, по крайней мере в присутствии Элсебет.
И с того вечера он пытался быть мужчиной в доме. Не вполне понимая, что это должно в себя включать, но он попробовал делать то, что обычно делали другие дяди, когда жили у них. Как Рюне. Или Гуннар. Или Ян-Эрик – он мальчику нравился больше всех, даже обещал Кевину велосипед, настоящий, не то что старый мамин, который был для него большой и с рамой, как у велосипеда для девчонок. Нет, он обещал купить ему самый настоящий внедорожный велосипед. Представить только. Полноценный велик для бездорожья. Мальчики на класс старше тогда бы заткнулись, а то вечно они перешептывались, когда Кевин подъезжал к школе на большом старом велике. Ну что? Кто теперь будет насмехаться надо мной? Видите? Внедорожник! Разрисованный языками пламени! Как вам такое? Заткнитесь теперь все.
Но стать мужчиной в доме оказалось совсем не просто. Он делал все, что и всегда. Накрывал завтрак, убирал со стола. Наводил порядок в гостиной после прихода Элсебет и других маминых подруг. Убирал валявшиеся на ковре бокалы и пепельницы с выпавшими окурками, разбросанными по столу. Кевин научился пылесосить тихо, чтобы у мамы не болела голова. Нужно повернуть колесико на самую слабую мощность – со значком шторы. Но оставалось освоить самое сложное – платить по счетам. Сколько бы он ни ломал голову, ведь денег у него не было, а вырученных за собранные с футбольного поля бутылки не хватало.
Видимо, поэтому она все-таки привела домой нового дядю.