Белая гвардия

Наверху, на площадке у главного входа, при приближении Папы дружно зааплодировали человек сорок, стоявших аккуратной шеренгой, на три четверти чернокожие. Местные буржуины, третьеразрядная мелюзга из третьеразрядных посольств (Советский Союз, правда, тут был представлен самим послом), золотая молодежь, парочка влиятельных министров, обаятельный корреспондент советского Агентства Печати «Новости» (по точной информации, африкановед в штатском) и тому подобная публика, вплоть до руководившего великой стройкой инженера-француза, оттесненного на крайний правый фланг (не в политическом, а в буквальном смысле слова). Несколькими ступеньками пониже помещались по обе стороны под бдительным присмотром парочки жандармов разномастные репортеры (черные и белые перемешались, образовав, да простят эту аналогию замполиты, этакий интернационал). Засверкали блицы, застрекотали кинокамеры, чернокожий телеоператор нацелился на Папу объективом своего громоздкого агрегата.

Отец Нации привычно занял позицию перед рядком круглых и продолговатых микрофонов на высоких стойках. Надо признать, он выглядел чертовски эффектно: высоченный, статный, смотревшийся гораздо моложе своих шестидесяти с хвостиком, в белоснежном мундире с лентой высшей степени Почетного легиона через плечо, с целым созвездием орденов справа и слева, при сабле в золоченых ножнах, в высоченной фуражке, шитой золотом по тулье и околышу. Крупное тяжелое лицо — значительное, волевое, непроницаемо-властное. Ну вылитый Ньягата Теле, что тут еще сказать?

Генералиссимус поднял руку, и по толпе волнами покатилась тишина, достигшая наконец стоявших дальше всех. Тогда он заговорил — веско, размеренно, внушительно, без малейшей жестикуляции, разве что после нескольких фраз повел рукой в сторону бело-голубого здания у себя за спиной.

И толпа снова взорвалась ликующими воплями. Мазур со своего места, парой ступенек пониже журналистов, прекрасно мог рассмотреть первые ряды — люди исходили восторгом совершенно искренне. Мазур не понимал ни словечка здешнего языка, но, конечно, прекрасно знал, о чем речь.

Крытый плавательный бассейн, второй по величине в Африке. Не первый, но — второй, второй, второй! Лаврик рассказывал кое-что касаемо местной психологии. Собравшиеся голодранцы (или, в лучшем случае, люди с постоянными, но скромненькими доходами) совершенно искренне драли глотки, они были горды за страну и нацию. Наверняка ни один из них так никогда в бассейн и не попадет, нет у них таких денег, заведение класса люкс — но они неимоверно гордятся тем, что теперь и соседи, и обитающие подальше иностранцы будут говорить: «Слыхали? У этих-то теперь второй в Африке бассейн!» Прихотливые зигзаги мышления освободившихся от колониального гнета жителей суверенной державы — пусть держава даже по африканским меркам маловата. Законная гордость Свободной Африки, ага. Ну, а то, что часики у Папы на запястье стоят наверняка малость побольше, чем совокупный годовой заработок всех теснящихся на усыпанной мусором равнине, — дело десятое, в этот миг всенародного ликования как-то даже и забытое, не имеющее отношения к законной гордости вольного народа…

Папа виртуозил голосом, как хороший пианист инструментом. То поднимал речь до трагических высот, то понижал до пафосного полушепота, то говорил так, словно его вдруг осенило нешуточное озарение, то, как у него в обычае, определенно отпускал шуточку на простонародном диалекте, отчего толпа разражалась хохотом, словно их щекотали. Не понимая ни слова, Мазур тем не менее смотрел с уважением: во-первых, Папа всецело завладел толпой, во-вторых, шпарил без бумажки, не то что сановные ораторы в родном отечестве. Есть за что уважать… Столпившиеся здесь ни на грош не разбогатели, ничем не улучшили жизнь, но разойдутся, пыжась от гордости за родину, за себя, за Папу — обладатели второго по величине плавательного бассейна в Африке…

Только теперь Мазур вспомнил, точнее, пустил в сознание увиденное в центре города. Здоровенное пятно алой краски, нелепо выглядевшее на белоснежной стене — еще не подсохшее, стекавшее ручейками до земли, влажно поблескивавшее…

Малость пообтесавшемуся здесь человеку объяснений не требуется. Маскировавшиеся под простых обывателей злыдни-оппозиционеры в последний момент успели намалевать на стене какой-нибудь лозунг, так что оттирать было поздно. Полковник Мтанга любит нестандартные решения. Его орелики, без сомнения, в темпе плеснули на стену ведерко краски того же цвета, что и надпись. Пятно на стене — конечно, непорядок, но все же не антиправительственная выходка. Всегда можно соврать, что это пьяные строители лопухнулись. Они тут не то что краску льют куда попало, случалось, и бульдозер с очередной великой стройки пропивали.