Белая Дама Треф

– И все равно! Несмотря на эту хромоту… повторяю: легкую и едва заметную, любая девушка с радостью пошла бы за Сашеньку, а ему теперь мыкайся с чужим ребенком и с этой…

Тамара Ивановна в сердцах даже не захотела произнести имя своей невестки.

– Да неужели же ты не видишь, как Сашка любит ее? – возмущенно выкрикнул Илья Петрович.

– Он-то любит, а вот она…

Суровый и строгий директор Григорьевского завода вдруг совершенно неожиданно улыбнулся, приобнял жену за плечи и сказал:

– Знаешь, Томка, мне показалось, что их отношения несколько изменились!

– Что ты имеешь в виду? – Тамара Ивановна даже приподняла домиками нарисованные черным карандашом бровки.

– Мне кажется, что Галя… ну… скажем так: наконец увлеклась нашим сыном!

– Что ты имеешь в виду? – Тамаре Ивановне очень не понравились слова мужа. Ей не хотелось, чтобы вдруг взяла да и заладилась семейная жизнь сына. Ей мечталось, что Сашенька в конце концов не выдержит и разведется с девкой, которая неизвестно с кем спала. Впрочем, очень даже известно – с уголовником Лагутенком. А кто знает, сколько у нее еще всяких ухажеров было до Васьки! А Сашенька, как разведется, так на него сразу гроздьями повиснут девушки вроде Люсеньки Скобцевой, и ему останется только выбрать из прекрасных самую лучшую.

– Я вижу, что Галя, – отозвался Илья Петрович, – теперь совсем другими глазами смотрит на Сашку. Я, конечно, понимал, что она вышла за него от безысходности и без особой любви, но сейчас… В общем, лед тронулся, милая моя Томусенька! – И директор завода, сочно расцеловав жену, ушел в свой кабинет к бумагам, которые, несмотря на выходной день, срочно должен был разобрать и завизировать… а может быть, наоборот – смотря по обстоятельствам. Какие могут быть выходные у директора завода! Надо постоянно держать руку на пульсе вверенного ему предприятия.

Оставшись одна, Галина свекровь опустилась на недавно купленный необыкновенно модный диван и угрюмо задумалась. Неужели Илья прав и эта девка все же втрескалась в Сашеньку? Впрочем, оно и неудивительно! Удивительно другое: как она могла так долго нос от него воротить? И что же теперь? Неужели развода не будет? Неужели ей, Тамаре, придется нянчить ублюдка? А что? Уж в своих собственных мыслях она может не церемониться с выражениями…

И Тамара Ивановна вообще перестала церемониться и с выражениями, и с мечтами. Ей вдруг привиделось, как ненавистная Галька корчится в тяжких родах, как врачи изо всех сил пытаются ей помочь, но… не могут… ни ей… ни ее ребенку…

А «ненавистная Галька» действительно корчилась в родовых муках. Ей казалось, что от невыносимой боли стонет и выворачивается наизнанку каждая клеточка ее тела. Шаркая ногами и полуприкрыв глаза, Галя бродила туда-сюда по коридорчику между «родилкой» и туалетом, потирая то поясницу, то живот. Через определенное время, назначенное врачом, она подходила к тумбочке у кровати и пила необыкновенно горький порошок, который женщины называли хиной. Периодически она подходила к дежурному врачу-мужчине, который преспокойно пил чай с вареньем, ничуть не смущаясь соседством со стонущими и даже благим матом орущими женщинами. Вообще-то у врачей была ординаторская, и он мог бы пить свой чай там, но, увлекшись статьей, которую кто-то положил под стекло столика, он вразрез с правилами санитарии притащил в «родилку» не только стакан, но еще и кусок ватрушки.

Глядя на ватрушку, от которой у нее мутилось в голове, Галя просила врача сделать ей какой-нибудь укол, чтобы она заснула и перестала так мучиться, на что врач с набитым ртом равнодушно отвечал:

– Перебьешься. Не ты первая, не ты последняя… – и продолжал читать статью.

Галя улеглась на отведенную ей кровать и попыталась заснуть сама. Она была уже так измучена болью, что действительно мгновенно отключилась. Когда она очнулась, тут же перевела взгляд на настенные часы: может, пора уже и родить. Часы были к ней безжалостны точно так же, как жующий врач. Их стрелки показывали, что она проспала ровно пять минут. Галя снова закрыла глаза и опять провалилась в сон все на те же пять минут. Видимо, организм таким образом отдыхал между схватками. А схватки между тем учащались и учащались, и уже не удавалось заснуть ни на минуту. Вообще ничего не удавалось. Галя перестала соображать от непрекращающейся боли, которая, как ей казалось, уже разрывала ее на части.

В какой-то момент кто-то умудрился стащить ее с кровати. Поскольку Галины ноги не слушались и подгибались, с другой стороны ее подхватили еще чьи-то руки. Галю куда-то вели, потом взгромоздили на что-то белое и холодное. Чей-то голос, который она слышала, как через вату, велел ей тужиться. Она не знала, как это делать, но ее тело само приняло нужное положение. Галя еще успела подумать о сакральной памяти предков, и ее организм заработал самостоятельно, казалось, совершенно не подчиняясь сигналам мозга.