Белая башня

— Я поняла, — девочка была серьезна. — Спасибо.

— Не за что. А вот в остальном… тебе доступно то, что не доступно ни мне, ни кому бы то ни было из взрослых. Ты можешь забрать жизнь. А можешь вернуть её. Это сродни тому, что делали боги. Но боги давно ушли. И люди привыкли к тому, что боги далеко. Более того, людям не нужно, чтобы боги возвращались.

— Как тот, который из золота?

— Да. Боги ведь могущественны. Настолько, что ни один смертный, будь он воин или даже маг, не сравнится с ними в силе. А стало быть, мы все тут станем не жрецами, воинами или владетелями земель, к слову которых прислушиваются те, что стоят ниже. Мы все станем игрушками в руках богов. А кому это нравится?

Она чуть задумалась.

— Каждый, кто оказывается рядом с тобой, он знает о твоей силе. И боится.

— Силы?

— И силы. И того, что дана она ребенку. Вдруг да ты обидишься и отнимешь жизнь? Или из прихоти? Каприза?

— А другие так не делают?

— Делают, конечно… как-то великий Император, живший задолго до твоего рождения, решил, что его оскорбляет вид увечных людей.

— И что он сделал?

— Велел их казнить.

— И казнили?

— Несомненно. Слово Императора — закон.

Впрочем, прожил он недолго, слег почти сразу после зимнего празднества, холодной воды напившись. Случается…

— И его тоже боялись?

— Да.

Как любого безумца. А дети ведь где-то совсем рядом… но эта девочка сидит на краю, мотая ногами в пустоте. И где-то там, внизу, видна россыпь огней. Во внутреннем дворе все еще царит суета. И надобно возвращаться. Сделать какое-то заявление, объявление, объяснение. Что-то, что гонцы развезут по храмам Благословенного города, а там и дальше. Слово, что будет сказано и успокоит людей.

Или нет.

Вряд ли Верховный способен найти такое слово, которое их успокоит.

— Звезды красивые. И небо, когда горело… я вспомнила огонь.

— Огонь?

— Да. Там, где я жила… я почти ничего не помню.

И маг уверяет, что это нормально, что утраченная память — суть следствие обряда. А может даже её специально убрали?

— Это тебя беспокоит?

— Нет. Пожалуй, нет… ты не разговариваешь со мной, как с ребенком. Некоторые… особенно один старается. Он привез мне кукол. И еще подарил девочек. Пятерых. Они глупые, — Императрица наморщила носик. — Хотят со мной играть. И кукол делят, делят… я сказала Ксочитл, чтобы не приводила их больше.

— Он хотел сделать тебе приятное.

— Да, я понимаю. Но… я ведь действительно… это странно. Иногда мне хочется играть. И куклы красивые. Ксочитл шьет им одежду. И мы смеемся. Она рассказывает сказки, и я слушаю. Мне нравятся её истории. А потом все это становится вдруг таким бессмысленным. Пустым.

Девочка обняла себя.

— И я вижу, что все… что неправильно. Что этот человек ищет способ повлиять на меня. Что ему нужна не моя радость, а взамен на куклы и девочек он хочет земель. Или золота. Или чтобы его кем-то назначили. Или не его.

— Это взрослая жизнь. Он просто привык так… твоему отцу дарили охотничьих соколов или вот собак. Лошадей. Наложниц.

— А взамен хотели того же?

— Земель. Чинов. Власти.

— Мир скоро погибнет.

— Верно. Но вряд ли это кого-то остановит… так ты вспомнила огонь?

Ведь не удалось найти ни семьи, где росло дитя, ни тех, кто помог появиться ему на свет. Впрочем, Верховный подозревал, что случилось это где-то под землей. Там, где стоял древний город. И надежно хранил свои тайны.

Поэтому и звезд она не видела.

— Он горел… ярко. И я любила на него смотреть. На свечках — другое. Их нужно было беречь, и потому огонь был слабым-слабым. Я его подкармливала щепками. Когда никто не видел. Но иногда меня брали туда, где горел камин. И огонь тогда был очень ярким. Сидеть рядом было тепло. Тогда я согревалась.

— Скажи… — Верховный поглядел на небо, начавшее светлеть. — Тот город, под землей, тебе он не показался знакомым?

— Не знаю, — она покачала головой. — По запаху разве что… там такой воздух. Не такой. Не как здесь. Дышать тяжело.

— Это есть.

— И дома тоже… но меня не выпускали. Из дома. И поэтому города я не видела. Да, — она сказала это чуть уверенней. — Дом… очень большой дом. Много людей.

Она чуть прикрыла глаза и качнулась. Верховный поспешил обнять её.

Дитя.

Все-таки дитя. Хотя бы сейчас.

— Я… жила… где-то там… рабы были. Рабы нечистые. С ними нельзя говорить. А еще они глупые и всего боятся. Иногда… однажды на меня такой напал.

Она вскинулась.

— Я помню!

— Умничка, — Верховный подвинул её чуть ближе. И обнял уже двумя руками. — Но тебе не обязательно вспоминать дурное.

— Гулять нельзя. Выходить нельзя. Но я вышла. Во двор. Скучно… было очень скучно. И темно. Свеча почти погасла, а во дворе — фонарь. Я просто вышла. А он… он вдруг высунулся и помахал. Старик. Улыбался. И показал свечу. И спросил, хочу ли я увидеть звезды. Он знает тайный ход. Наверх. Туда, где небо. И звезды. Настоящие. Они как огонь, только много-много лучше.

Она бормотала, и Верховный напряженно вслушивался в каждое слово.

— Я поверила. Я была глупой. Поверила рабу. А он повел… сказал, что мы быстро, что никто не заметит. Я ведь была хорошей девочкой и рабов не обижала. Я и вправду их не обижала!

— Конечно.