Бела Тарр: время после

При этом само повторение делится надвое, как в цыганской антибиблии, которую по слогам, водя пальцем по строкам, читает дочь: «Утро обратится ночью, а ночь закончится». Именно утро, кажется, и погружается в ночь укороченного шестого дня, когда свет медленно высвечивает отца и дочь, замерших перед своей картошкой. «Нам нужно поесть», – говорит отец, но его пальцы покоятся рядом с тарелкой, в то время как дочь остается неподвижной и безмолвной, а отброшенные назад волосы открывают ее восковое лицо. И тотчас едва вынырнувшие из темноты лица вновь растворятся в ней. Но конец, в ожидании которого замирают тела и рассеиваются лица, это не конечная катастрофа. Это, скорее, время суда, с которым сталкиваются эти теперь неподвижные существа, чьи ожесточенные и терпеливые жесты не прекращали, однако, на протяжении всего фильма рисовать образ отказа целиком поддаться неизбежности ветра и убожества. Стирающиеся в ночи смирившиеся тела сохраняют также в памяти постоянство жестов, которыми они что ни день встречали надвигающееся утро. В сгущающейся вокруг финального безмолвия персонажей ночи никуда не делся гнев режиссера в отношении тех, кто навязывает людям и лошадям унизительную жизнь, тех «победителей», которые, как говорит ницшеанский пророк из второго дня фильма, унизили все, до чего дотронулись, превращая все в предмет обладания, тех, из-за кого также становится невозможным любое изменение, поскольку оно всегда уже имело место, а они присвоили себе все, вплоть до мечтаний и бессмертия.

Кадр из фильма «Туринская лошадь»

Последний фильм, говорит Бела Тарр. Не следует понимать под этим фильм о конце времени, описание настоящего, за пределами которого больше не остается надежд на будущее. Скорее это фильм, от которого больше невозможно вернуться вспять: тот, что возвращает схему прерванного повторения к ее первичным элементам и борьбу любого существа против своей судьбы к его последней опоре – и одновременно превращает любой другой фильм просто в еще один фильм, еще одну прививку той же схемы к другой истории. Сделать свой последний фильм вовсе не означает обязательно вступить в то время, когда снимать фильмы больше невозможно. Время после – это скорее время, когда ты знаешь, что перед каждым новым фильмом встанет один и тот же вопрос: зачем делать еще один фильм об истории, если в своей основе она всегда остается одной и той же? Можно предположить, что из-за того, что исследование ситуаций, которые способна породить эта идентичная история, столь же бесконечно, как постоянство, с которым индивиды прилагают усилия, чтобы ее выдержать. Последнее утро все еще остается утром перед, и последний фильм все еще еще один фильм. Замкнувшийся круг всегда отомкнут.