Важно отметить, как трехместные отношения могут быть логически разложены на три двухместных. Во-первых, мы можем рассмотреть отношение между системой и репрезентантом, например, отношение, которое вы, как система в целом, имеете к книге в ваших руках, перцептивно данному репрезентанту. Назовем это отношением опыта: вы сознательно переживаете книгу в своих руках, и, если у вас нет галлюцинаций, это отношение опыта одновременно является отношением знания. Искажение возможно в любой момент, в то время как феноменальный характер вашего общего состояния (его феноменальное содержание) может оставаться неизменным. Во-вторых, мы могли бы рассмотреть отношения между системой и репрезентатумом. Это отношение между системой в целом и ее подсистемной частью, обладающей адаптивной ценностью и функционирующей как эпистемический инструмент. Таким двухместным отношением может быть отношение между вами, как системой в целом, и конкретным паттерном активации в вашем мозге, определяющим феноменальное содержание вашего сознательного опыта книги в вашей руке. В-третьих, в общее трехместное отношение встраивается отношение между этим состоянием мозга и реальной книгой, которая "управляет" своей активностью, сначала активируя определенные сенсорные поверхности. В трехместное отношение между системой, объектом и репрезентирующим внутренним состоянием мы встраиваем двухместное отношение, существующее между representandum и representatum. Это субличностное отношение, еще не предполагающее никакой референции к системе в целом. Это двухместное отношение между representandum и representatum должно быть асимметричным отношением. Я буду называть асимметричными все отношения, которые удовлетворяют следующим трем критериям: Во-первых, исключается возможность тождества образа и объекта (иррефлексивность). Во-вторых, для обоих отношений, составляющих основные семантические элементы понятия "репрезентация", а именно: отношения "a изображает или описывает b" и отношения "a функционирует как место или как внутренняя функциональная замена b", должно быть верно, что они не тождественны своим обратным отношениям. В-третьих, репрезентация в этом смысле является интранзитивным отношением. Поэтому те случаи, которые мы должны концептуально точно уловить, - это именно те случаи, в которых одно отдельное состояние, порождаемое системой, функционирует как внутреннее "описание" и как внутренняя функциональная замена части мира - но не наоборот. В реальных физических системах representanda и representata всегда должны рассматриваться как разные сущности. Этот шаг становится важным, как только мы распространяем нашу концепцию на особый случай феноменальной саморепрезентации (см. раздел 5.2), поскольку он позволяет избежать логических проблем классических идеалистических теорий сознания, а также множества бессмысленных вопросов, вездесущих в популярных дебатах, таких как "Как сознание может понять себя?" или "Как сознательное "я" может быть субъектом и объектом одновременно?".
Телеофункционализм решает эту фундаментальную проблему, преобразуя двухместное репрезентативное отношение в трехместное: обладает ли что-то репрезентативным содержанием, зависит от того, как оно используется определенной системой. Система в целом становится третьим релятом, закрепляя репрезентативное отношение в каузальном контексте. Разграничивая его таким образом, мы можем устранить симметричность, рефлексивность и транзитивность отношения изоморфии. Таким образом, мы приходим к концепции репрезентации, которая в то же время привлекательна тем, что вполне правдоподобна с эволюционной точки зрения. Телеофункционализм, как отмечалось выше, будет моим первым исходным предположением. Несомненно, он очень силен, поскольку предполагает истинность эволюционной теории в целом и интегрирует общую биологическую историю репрезентативной системы на нашей планете в объяснительную основу феноменального сознания. Тем не менее, поскольку телеофункционализм на сегодняшний день оказался одной из самых успешных исследовательских программ в философии сознания, поскольку эволюционная теория - одна из самых успешных эмпирических теорий, когда-либо открытых человечеством, и поскольку мои основные цели в этой книге иные, я не буду здесь явно отстаивать это предположение.