Бей в кость

— Ну, мадам Топорик, для вас исключение сделано. Гусь что-то пробурчал насчет того, что это очень верно подмечено, ибо топорик на топорище насаживают, и грустно пошел в баню.

А Тарана Птицелов повез прямиком в Стожки дробь Шишовку. Только теперь Генрих Михайлович решился спросить своего рядового:

— Ну как?

— Живой, как видите…

— «Двухсотых» не было у вас?

— Был один «триста», говорят, улетел живым.

— Хорошо работали, значит.

— Наверно… — произнес Таран, хотя у него в голове много всяких мыслей моталось. Вспоминалось кое-что, тревожившее совесть: разоренное Лубангу, сожженное Муангу, Муронго, где дедушка-вождь слишком неожиданно помер, отрубленная голова Франсишку Карвалью в руках у приплясывающего от восторга команданте Луиша… Ради чего все это? Конечно, Васку Луиш, возможно, считает, будто после того, как Карвалью остался без головы, ему и всем остальным мазонде жить станет лучше и веселее. Возможно, что в какой-то степени это так, потому что если страну будут разорять только три группировки вместо четырех, то тем, кого грабят, станет полегче. С другой стороны, майомбе будет хреновей всех, ибо их-то, оставшихся без пахана, будут грабить все кому не лень. И все это — ради нефти, алмазов и чего-нибудь еще, лежащего в этой богатой, но не самой удобной для жизни земле. Причем местные тузы и тузики — просто марионетки частных фирм, которые отстегивают этим «генералам» на жизнь, а настоящие бабки берут себе. А Таран, Болт и прочая гоп-компания — вообще не люди, а так — ударный инструмент, за который кому-то хорошо заплатили. Или большой кинжал, который, как утверждал Черный Абдулла из «Белого солнца…», всегда хорош для того, у кого он есть.

Кинжал ударил, за прокат уплачено. Болт, правда, сказал, что веем за эту работу денежки дадут, и немалые. Какие конкретно — не сказал, потому как вопрос еще решается. Только сказал, что больше всех — и даже больше его самого! — получит Ветров. Если выживет — то страховку за ранение, а если нет — то его семье подбросят по случаю потери кормильца.

Конечно, Таран отнюдь не завидовал Ветрову — печень вещь серьезная!

Более того, он даже малость тревожился: а не он ли случайно угостил этого парня осколком? Ведь тогда, на перевале, со стороны карвальевцев почти не стреляли, во всяком случае, подствольными гранатами молотили только свои. Стало быть, осколок Ветров тоже получил от своих. Случайно, конечно, но ежели вдруг помрет?

На Таране и так кровищи, как на мяснике, но все же за основную массу отправленных на тот свет его совесть не ела. А вот если это его осколок Ветрова продырявил — стыдно и тошно… При том, конечно, что никакой ответственности Юрка за это не понесет. Никто, конечно, никакого дознания-расследования вести не будет, трибунал созывать не станут и даже морду не набьют — за все уплачено.

Уже когда до Стожков совсем немного оставалось, Юрка отвлекся от грустных мыслей и спросил у Птицелова:

— Вы Надьке не говорили, куда меня отправили?

— Я и сам, по правде сказать, не очень в курсе, где ты был, — улыбнулся Птицын. — У меня вас троих одолжили, на неопределенный срок. Могли завтра вернуть, могли через неделю, могли через полгода…

«А могли и вовсе не вернуть!» — мысленно договорил за Генриха Таран.

— Ну да ведь Надька у тебя — баба понятливая, — сказал Птицын, — лишних вопросов задавать не станет. А ты у нас человек опытный, знаешь, что можно говорить, а что нельзя…

Таран, конечно, враз припомнил о Полине и маленьком Бореньке. Пожалуй, это самое секретное, чего даже мысленно лучше не вспоминать.

Когда подкатили к дому бабушки Наташи, то их встретила только сама хозяйка. И Надькины родители, и Лизка, и Алешка, оказывается, на речке купались. А сама Надька, как выяснилось, отсутствовала.

— Друзья приехали, — пояснил дядя Миша, — Витька Полянин с невестой. На «Гольфе»! Мне б на такую нипочем не наскрести, а он, можно сказать, только-только вылупился — и уже раскатывает!

Тут Тарану показалось, будто тесть не только завидует, но и сожалеет малость. Дескать, эх, поторопилась Надька, выскочила за какого-то солдатишку-контрактника, а Витек вон, на машине раскатывает… И поезд уже ушел: Полянин жениться собрался! Да и не переиграешь уже ничего, вон, Лешка уже на двух ногах бегает и лепечет чего-то, даже песенки поет какие-то!

— Это я виноват, — вздохнул Птицын, — сказал ей, что ты только вечером прилетишь. Вот она и усвистала.

— Вечером-то она точно приедет, обещалась! — убежденно произнесла Таранова теща. — Витька-то с Майкой заявление подали, решили по магазинам проехаться, ну и Надьку пригласили, как эксперта, что ли…

Юрка не сомневался: брехня все это! Целый день они, блин, по магазинам болтаться будут! Не иначе им захотелось еще одно па-де-труа сплясать… Вот оно, Полинино воспитание, как сказывается! Да еще небось и Майка ей подыгрывает.