Майкл засмеялся: слово «зеваки» показалось ему забавным.
– Это все?
– Нет, там еще говорится: «Передай своей маме, что я с нетерпением жду 27-го. Искренне твой Александр Макуэйд». Мам, а что будет двадцать седьмого?
– Это тот вечер, когда он придет на обед. Как это мило с его стороны, правда?
– Да, правда. Когда мы поедем в Ньюпорт, мамочка?
– Недели через две. А теперь беги, дорогой, тебе пора. Не заставляй миссис Драм ждать. Занимайся прилежно! – крикнула Сара ему вслед.
– Пока!
И мальчик исчез, прихватив свою открытку. Продолжая улыбаться, Сара опять повернулась к зеркалу. Собственное выражение немного удивило ее: она собиралась ущипнуть себя за щеки, чтобы вызвать румянец, но, похоже, в этом не было нужды. Они раскраснелись сами.
– Мистер Макуэйд, – задумчиво произнесла Наташа, не поднимаясь с кресла. – Это тот джентльмен, который был с вами, когда вы приехали за мной?
Сара сказала, что тот самый.
– Он друг вашей семьи?
– Он наш архитектор. Мы строим дом в Ньюпорте.
– Ах в Ньюпорте… Куда богатые люди ездят на лето.
Сара вопросительно взглянула на нее через зеркало.
– Какая красивая вещь, – продолжала Наташа, ощупывая шаль из тонкого шерстяного трикотажа «шалли», которую Сара небрежно отбросила в сторону, пока одевалась.
– Возьми ее себе, – предложила она.
Между ней и Наташей было мало общего, но их объединяла любовь к красивой одежде. А впрочем… может быть, не только это. Кто мог бы сказать наверняка? Наташа не хотела рассказывать о себе или о своей жизни до приезда в Америку, зато она засыпала Сару бесконечными вопросами о ее жизни. Ее завораживали рассказы о том, как живут богачи, ей хотелось побольше знать о театре и вечеринках, о концертах и оперных спектаклях, о людях, которые их посещают. Накануне она нашла в холле визитную карточку, оставленную кем-то, пока хозяйки не было дома, и заставила Сару объяснить ей весь сложный церемониал нанесения визитов и оставления карточек.
Обычно Сара находила любопытство Наташи трогательным и была рада любой возможности вывести ее из черной меланхолии. Она с изумлением узнала, что Наташа с жадностью читает «Городские слухи» – скандальный еженедельник, державший в страхе все высшее общество Нью-Йорка. Смешно было слышать, как она с комичной небрежностью на своем запинающемся английском с сильным славянским акцентом роняет в разговоре имена Брэдли Мартина, Гамильтона Фиша, Асторов и Вандербильдов.
– Спасибо, – сказала она, бережно складывая шаль, – но я не могу.
Сара давно уже поняла, что Наташа очень горда.
– Почему нет? Она тебе к лицу, Таша.
Наташа сжала губы и решительно покачала головой. Сара пожала плечами.
– Мне пора на работу. Что ты будешь делать, пока меня нет?
– Учить английский. Мне очень нравится книжка про Трильби [13], которую вы мне дали.
– Вот и хорошо. Позвони и попроси, чтобы тебе подали чаю, когда захочешь. Желаю хорошо провести время. Я принесу кое-что из твоих вещей, когда вернусь, а остальное мистер Мэттьюз обещал прислать.
Наташа только собралась разразиться возражениями, но Сара остановила ее, прищелкнув языком.
– «Уже хватит», как сказала бы миссис Клейман. Хозяин фабрики говорит, что ты можешь не ходить на работу, пока не поправишься, он не срежет тебе расценки…
– Только потому, что вы ему звонили по телефону. Вы его подговорили.
– Уговорила. А что касается твоей комнаты, какой смысл платить семнадцать долларов в месяц за жилье, которым ты не пользуешься и куда скорее всего никогда не вернешься?
– Тогда куда же мне идти? – простонала Наташа. – Я такая глупая, только одно умею – шить, а рука у меня до сих пор слишком слабая! Денег у меня нет, не скопила, я обуза для всех, кто…
Сара подошла к ней, пока она не начала плакать.
– Послушай меня, Таша. – Она крепко взяла девушку за подбородок и заставила ее поднять голову. – Сегодня после работы в общине я собираюсь зайти в магазин Локхарта.
Наташа невольно улыбнулась:
– Как мило.
– Нет, я не собираюсь покупать одежду, глупенькая, – засмеялась Сара. – Я хочу поговорить с мистером Локхартом и спросить его, не желает ли он воспользоваться услугами одной одаренной портнихи.
Она умолкла, ожидая взрыва восторга, но лицо Наташи осталось неподвижным.